Великий Мао. «Гений и злодейство»

[…] До 1956 года Мао Цзэдун мылся, погружаясь в воду, в бане или в ванне. Затем, в связи с тем, что он уже достиг почтенного возраста и его кровеносные сосуды стали менее эластичными, возникли опасения, что в горячей воде может случиться неприятность, и тогда мытье в ванне заменили протиранием влажным полотенцем. Мао Цзэдун любил, когда ему терли спину; это хороший способ поддерживать здоровье. Особенно после работы подряд на протяжении двух-трех дней обязательно требовалось хорошенько с силой потереть ему спину, что способствовало кровообращению и снимало усталость.

Когда его протирали мокрыми полотенцами, Мао Цзэдун всегда любил поговорить с нами, телохранителями, о том о сем. Некоторые телохранители были большими шутниками, а иные людьми неразговорчивыми. Мао Цзэдун любил тех, кто умел пошутить; любил тех телохранителей, которые не чувствовали себя скованно. Шутки приводили его в радостное настроение, тут он расслаблялся душой. Разговоры были на самые разные темы: от астрономии и географии до чепухи на постном масле или, как говорится, до куриных перьев и чешуек чеснока; да даже если телохранитель портил воздух от усердия, растирая его, это тоже вызывало взрыв веселья…

Когда такое веселое протирание-купание заканчивалось, Мао Цзэдун возвращался в спальню, принимал из рук телохранителя снотворное, глотал его и ложился на кровать. Он приспосабливался к высокому валику, покрытому шерстяным одеялом и находившемуся в изголовье, и продолжал просматривать документы. Телохранитель же садился либо на край кровати, либо на стул и делал Мао Цзэдуну оздоровительный массаж. Корпус тела Мао Цзэдуна уже был растерт во время протирания до боли; так что тут массировали лишь руки и ноги. Это можно было делать с силой, так как до сна было еще далеко.

Примерно через полчаса-час лекарство начинало действовать.

Мао Цзэдун начинал сам ощущать, что прежней энергии уже нет, и тогда он откладывал документы в сторону. Телохранитель, уловив момент, давал ему вторую порцию снотворного, помогал Мао Цзэдуну улечься как следует.

Приняв вторую порцию снотворного, Мао Цзэдун прекращал работу; он больше не опирался на высокий валик в изголовье кровати, медленно укладывался ровно. Тут он либо брал почитать газету, либо читал развлекательную литературу. Книги лежали у него на кровати во всю ее длину; они всегда были под рукой. Иногда он читал книги для детей, книжки-картинки с подписями под рисунками; причем с головой уходил в это занятие. Иной раз он ничего не читал, а только разговаривал с телохранителями. Во время этих разговоров уже не было оживления, шуток и смеха. Мао Цзэдун или сам рассказывал о своем прошлом, или же слушал, как телохранители говорили ему о своих делах, о домашних конфликтах и ссорах. Иногда он выслушивал наше мнение, то есть наши взгляды и мысли о людях и событиях. Мао Цзэдун, будучи в настроении спокойно поговорить и вспомнить о прошлом, прикрывал глаза, тихим голосом мне и другим телохранителям много раз рассказывал о своей молодости, о своих родителях и родственниках, о том, что ему нравилось и чего он не любил. Поглаживая меня по руке, он тихим голосом спросил:

– Иньцяо, ты меня боишься?

– Нет, не боюсь.

– А другие? Другие телохранители боятся?

– Ну, в общем-то, не боятся. Может, кое-кто… Я точно не скажу.

– И кое-кто не должен бояться. Скажи им, что Мао Цзэдун – не страшен. Он даже сам не думал, что станет председателем Компартии. Когда он был молодым человеком, таким как вы сейчас, он в то время хотел стать всего-навсего учителем. А ведь даже учителем стать непросто… Что в нем такого страшного?

Голос Мао Цзэдуна все слабел, и мы массировали его все более легкими и замедлявшимися движениями. Затем веки его смыкались, дыхание постепенно становилось ровным. Это был ключевой момент.

Тут решалось, заснет Мао Цзэдун или нет. Здесь все зависело от ощущений и чуткости телохранителя.

Я как-то промахнулся и сделал ошибочный вывод, а потому прекратил массаж и осторожно-осторожно понемногу стал вставать с кровати. И только я собрался на цыпочках выйти, как внезапно был остановлен Мао Цзэдуном.

– Не уходи. Побудь со мною; побудь еще чуть-чуть со мной.

И тут я обнаружил просвет между веками Мао Цзэдуна; его ресницы чуть дрожали. Он еще не заснул. Я расстроился. Опять все сначала, и Мао Цзэдун теперь позже заснет.

У меня есть такое ощущение, что в глубине души Мао Цзэдуна иногда могло возникать чувство одиночества. У него была жена, сыновья, дочери. Однако виделся он с ними редко. Постоянно с ним общались только мы – телохранители. Он относился к нам как к детям и смотрел на нас как на детей. Но мы были людьми, облеченными ответственностью, и, в конце концов, не могли доставлять ему подлинную натуральную или естественную радость… […]

12. Понимал ли ты состояние и настроение Мао Цзэдуна в день провозглашения Китайской Народной Республики?

В тот день я неотлучно находился при Мао Цзэдуне.

1 октября 1949 года Мао Цзэдун нарушил традицию утреннего сна.

Примерно в 6 часов 30 минут утра он приказал:

– Иньцяо, я посплю.