Великий океан

Ежась от ветра, кутаясь в порванную одежду, злой и раздраженный, он заторопился к воде. Может быть, там найдется проход. Но в темноте нельзя было ничего разобрать, тяжелые волны с гулом разбивались о скалы, заливали берег. Ледяные брызги обдали Лещинского с ног до головы. Он отскочил и побежал наверх. Там тоже никакого прохода не оказалось. Всюду тянулась высокая, наклоненная наружу стена.

Наконец, он добрался до небольшой выемки между лесинами, нащупал поперечные балки ворот. Хотел постучать, но пальцы его так окоченели, что не сжимались в кулаки. Тогда он подобрал камень и с силой кинул в ворота. Поднял второй. Отскочивший кругляш больно ударил по ноге. Лещинский закружился, поджимая ушибленную ступню, затем, разъяренный, принялся швырять камнями без передышки.

Спустя некоторое время за стеной послышался короткий лай и сразу смолк, словно кто-то перехватил собаке пасть. Потом откуда-то сверху раздался оклик. Лещинский бросил камень, вытер взмокший лоб, приблизился к воротам. Сейчас он действительно казался потерпевшим крушение.

В щелях палисада мелькнул свет. Забренчал дужкой фонарь, но дверь по-прежнему оставалась на запоре. Чувствовалось, что караульный пытается разглядеть стоящего внизу.

— Пароль! — снова крикнули из-за стены.

Лещинский совсем продрог. Ветер проникал сквозь лоскутья одежды, стыла грудь и голые подошвы ног. Вместо ответа он опять забарабанил по доскам. Караульный выругался, спустился ниже. Слышно было, как царапал когтями лестницу вырывавшийся пес. Когда часовой на него цыкнул, Лещинский вдруг узнал голос Путаницы.

— Лука! — выкрикнул он, обрадованный. — Лука!

С промышленным они не раз вместе охотились, Лещинский часто прятал загулявшего зверолова от Серафимы.

За воротами стихло. Как видно, караульщик прислушивался и размышлял.

— Наши все дома, — отозвался он затем недоверчиво. — Сказывай пароль!

Собственная непоколебимость ему очень понравилась, он несколько раз повторил последние слова, и так как обозленный, замерзавший Лещинский в ответ только ругался, Лука решительно выстрелил вверх. Поднял тревогу.

В крепости все ожило. Вооруженные люди бежали к стенам, занимали бойницы, на башнях вспыхнули красноватые языки. Это караульные зажгли сигнальные факелы. Посреди площади запылал костер, часто-часто зазвонил колокол. По дальним углам форта тарахтели трещотки. Не было ни паники, ни суеты. Вымуштрованное, обстрелянное население крепости уподоблялось военному гарнизону.

Общее возбуждение передалось и Луке. Он забыл, что там, за стеной, один Лещинский; теперь казалось, что враг окружил палисады со всех сторон, что индейцы напали на крепость. Ветер, тревожный звон, темень, огни, топот бегущих людей создавали впечатление недавних схваток.

Лещинский тоже забыл про холод и бурю. Злость и раздражение сменились искренним удивлением. Быстрота и суровая четкость ночной тревоги, надежный караул. Он не ожидал этого. Окруженные врагами, умиравшие от голода, люди упорно защищали завоеванный лишениями, упорной волей этот голый клочок земли.

Баранов привел Лещинского к себе в зал. Крепость снова затихла, словно утонула в обступившем мраке. Лишь несколько световых полосок пробивалось сквозь щели ставен большого дома.

Правитель, не останавливаясь, ходил по комнате. Кусков и Лещинский сидели у огня. Возле книжного шкафа, глядя прямо перед собой, стиснув огрубевшими, заскорузлыми ладонями крест, молился монах Гедеон.

Было очень тихо, трещали в камине здоровенные плахи, тянуло жаром, скрипели половицы под ногами Баранова. Никто ничего не говорил. Лещинский кончил рассказывать давно, но перед глазами слушателей все еще держалась страшная картина последних минут корабля, разбившегося на камнях, чтобы не сдаться пиратам. Так рассказал Лещинский.

Правитель, наконец, остановился, подошел к небольшому столу, прислоненному к задней стенке, сложил исписанный лист бумаги, медленно, очень медленно разорвал. Он стоял в тени, и никто не видел его темного, налившегося кровью лица. Затем вдруг шагнул к Кускову, положил руку ему на плечо.

— Снаряди «Ермака» и «Нутку», — заявил он отрывисто. — Пойдешь хоть до Кантона. Без корсара не возвращайся… Возьми Лещинского, укажет судно.

Он передохнул, снял руку с плеча помощника и, отвернувшись, вытер шейным платком лицо. Видно было, что ему трудно говорить.

Лещинский съежился, протянул ладони к огню. Но Кусков неожиданно поднял голову, посмотрел на правителя.

— Компанейские мы, Александр Андреевич, — произнес он тихо. — Не императорского военного флоту. Торговые люди.

Баранов вскинул набухшие веки, глянул в упор на помощника. Тот не опустил глаза.