Великий тес

— Как очистится река, так троих отправлю с ясаком и с грамотками к воеводе. Восемь служилых оставлю в остроге. А два десятка, в двух стругах, пойдем куда Бог приведет.

— Мало восемь человек в остроге! — засомневались казаки.

Сын боярский зычно расхохотался и объявил:

— Да если одного Оську Гору с бабой оставим, он ради нее от войска отобьется!

Засмеялись казаки, поглядывая на смущенного молодца. Уже по одному его виду понятно было, что Оська остаться не прочь. Да и Агапка Скурихин к весне вдруг расхворался. Другие оставались по жребию. Осторожный и благоразумный десятский Дружинка спросил:

— Кого вестовыми с ясаком пошлем?

— А Фомку Кириллова с Веселкой и Ивашкой. Они на всех злы, их и отправим, — беззаботно ответил сын боярский при общем молчании.

Возвращаться в Енисейский острог весной никому не хотелось, и все же решение сына боярского казаков озадачило. Служилые его не одобряли, но и не спорили.

Как ни убеждал Иван Савину остаться в остроге, она возражала: не для того, мол, уходила от сыновей и пасынков, чтобы жить в разлуке. Кряхтел Иван, чесал бороду. Пытался вразумить бабу, что в пути бывает всякое, может быть, и повоевать придется.

Отгуляли проводы и расставания. Пелагия с Савиной простились дружески. Смирив гордыню, бывшая венчанная жена даже поклонилась мужу:

— Не поминай лихом! Много добра ты мне сделал. А то, что прежде Господь соединил… Иной раз вспомню и себе не верю! Видно, не судьба отпустить тебя доброй волей. Разве Господь освободит.

— Что уж там? Живи! — буркнул Похабов. — Видать, так судьбой завязано!

Перекрестив острожные ворота, он последним спустился к стругам, усадил Савину на корму, встал на шест, махнул рукой, и бурлаки привычно разобрали бечевы, потянули суда против течения. Десятские Дружинка с Федькой запели звонкими голосами: «Радуйся, плавающих посреде пучин добрый кормчий; радуйся треволнения морская уставляющий».

Мимо проплыла черная, с въевшейся землей, отдерная льдина, обдала стылым духом снега, зимы и прелого листа. Поднятая с отмели стая уток клином вспенила воду. Стройные вековые сосны, подступившие к самой реке, качали верхушками.

Красноярское зимовье пустовало. Служилые ушли из него, оставив троих годовалыциков. Переночевав у них, отряд Похабова продолжил путь. Редел лес. Открывалась степь. Черная гарь на месте зимовки атамана Колесникова дотлевала и чадила головешками.

Люди Похабова осмотрели пожарище, костей и следов боя не нашли. Судя по следам, казаки Колесникова ушли со стругами, а зимовье было сожжено, как только они его оставили.

Очень не хотелось Ивану встречаться со зловредным товарищем. Но делать нечего, он пошел его бечевником, то и дело натыкаясь на кострища стоянок. На Иде колесниковский отряд повернул в верховья притока. Видно, скороходовский Максимка Вычегжанин убедил атамана идти на Лену волоком.

Похабов с облегчением перекрестился: пути двух отрядов разошлись без встречи.

Савина пекла хлеб, варила кашу, иногда стояла на шесте или просто брела берегом в кожаной поневе и чирках, отмахивалась от комаров в две руки. Вечерами она плела сетки из конского волоса.

На устье Куды к отряду выехали конные браты и стали спрашивать о торге. Ничто в казаках Похабова их не удивляло, видно, промышленные и торговые люди были здесь не редкими гостями. По разумению здешних народов, у бородатых должен быть товар.

Похабов велел остановиться, вышел с толмачом, чтобы поговорить с мужиками. Служилые достали из мешков припасенный и непроданный товар, стали показывать его, спрашивая меха.

О казаках браты были наслышаны, но сами с ними не встречались. На предложение идти под государеву руку и дать ясак они без обид отвечали, что сами соболей не промышляют, а покупают их у тунгусов зимой.

— Ишь чего говорят! — кивнул Ивану Мартынка. — Ставьте здесь свой гэр, охраняйте нас. Зимой ясак дадим.

Предложение братов озадачило Похабова. Они соглашались присягнуть государю, а указа ставить здесь острог или зимовье не было.

На третьей неделе пути к берегам реки снова подступили холмы, покрытые лесом. Правый берег стал крутым и обрывистым. Под ним часто встречались старые станы с балаганами: промышленные люди ходили этим путем не один год.

Река круче повернула на полдень. Бурлаки прошли заболоченное устье с густо разросшимся камышом, остановились у сухого яра, чтобы передохнуть и просушиться на солнце. С верховий реки веяло сырой прохладой, не донимал, как прежде, гнус. Вода в реке так очистилась, что в глубине хорошо видна была рыба, шевелившая плавниками и жирными спинами.

— Дымком пахнет! — повел ноздрями Федька Говорин, оглядывая другой, низкий берег со свисавшим на воду кустарником. За ним виднелось редколесье со множеством просторных полян.

— Скота не видно! — похрустывая окатышем, присел рядом с атаманом десятский Дружинка, стал натягивать на босые ноги непросохшие бахилы. — Тунгусы, наверное, дымокуры жгут.

Федька тоже начал одеваться, показывая подначальным людям, что привал закончен. При этом ворчал себе под нос: