Однако помещение роты в одном ряду с испытаниями железом и водой достаточно интересно. Сама по себе идея божьего суда, когда в неразрешимом или запутанном деле сам бог посредством тех или иных стихий должен указать на виновного, носит языческий, а не христианский характер. Как на Руси, так и во всей Европе божий суд чаще всего проводился с помощью огня, раскаленного железа или камня, воды, а в некоторых случаях и судебного поединка. В основном испытание осуществлялось с помощью двух основных стихий – огня и воды, которые должны были указать на преступника и не тронуть невиновного. В данной статье мы видим железо, вероятно раскаленное, воду и роту. Однако как вселенский закон в индоевропейской традиции, так и хранящий его на Руси Перун в первую очередь связывались именно с этими двумя стихиями. Связь их с высшим принципом справедливости настолько укоренилась в сознании русского народа, что отразилась даже в пословице «Правда в воде не тонет и в огне не горит». Напротив, уличение кого-либо во лжи обозначалось выражением «вывести на чистую воду». Данное представление нашло свое отражение и в фольклоре: в двух записанных А.Н. Афанасьевым сказках (№№ 217 и 450) буря на море является наказанием за неправду. В одном случае она разражается, когда хозяин, плывя на корабле, решает утаить от сироты деньги, а во втором – когда русский купец забыл отдать взятый у татарского купца долг, для которого взял в поручители животворящий крест. Когда купец понял причину бури, он положил весь долг в бочонок, который был брошен за борт, и вода сама принесла деньги заимодавцу. Последняя сказка явно перекликается как с обычаем заключения роты – крестного целования при соглашениях с неверными, так и с Житием Антония Римлянина и, частично, с былиной о Садко. Типологически божий суд был родственен метанию жребия, который опять-таки был тесно связан с Перуном, водой и ротой. Следовательно, упоминаемые два вида ордалий были связаны именно с этим богом и имели языческое происхождение. О языческом характере роты сказано уже много; использование ее в судебных спорах фиксируется со времен Вещего Олега. Что касается воды, то церковные поучения неоднократно негодуют на религиозное поклонение славян воде, а епископ Владимирский Серапион протестует против использования воды в юридических спорах, официально закрепленного «Русской Правдой». Священнослужитель XIII в. пишет: «Вы воду послухомъ постависте и глаголете: аще утопати начнеть, неповинна есть; аще ли попловеть, волховь есть… отступите дѣлъ поганских»[418]
. То, что епископ выступает против этого судебного обряда, прямо названного им языческим, ясно указывает на его сущность и время его возникновения. У нас нет доказательств того, что испытание железом также восходит к языческим временам, однако у Ибн Руста есть описание одного интересного русского обычая, относящегося к дохристианскому периоду: «Если один из них предъявляет иск другому, то судится с ним у царя их, они оба препираются, и вот решается между ними обоими, как (царь) пожелал, а если оба не соглашаются на его слова (т. е. решение), (царь) приказывает, чтобы они оба судились при посредстве своих мечей, какой из двух мечей острее – у того победа. Выходят сродники обоих, встают со своим оружием, бьются, кто из тех был сильнее своего соперника, становится решающим в тяжбе за то, что он (начавший тяжбу) хотел»[419]. Судебный поединок предусматривался и другими, более поздними правовыми памятниками, например Псковской судной грамотой XV в.: «§ 37. А которому человеку поле будет с суда, а став на поле истец поможет своего исца, ино ему взять, чего сачил на исцы; а на трупу кун не имати, толка ему доспех сняти, или иное што, в чем на поле лезет…»[420] – «Если какому-либо человеку присудят поединок и на поединке какая-либо сторона победит другую, то победившая сторона получает с другой искомое; в случае убийства (на поединке одного из тяжущихся) денег (по тяжбе) не взыскивается, (победившая сторона) только снимает (с убитого) доспехи и другие (одежды), в которых (убитый) сражался…»[421]. Поединок, как и война, относился к сфере ведения Перуна. Из договоров с Византией мы знаем о власти этого бога над оружием людей, равно как и то, что нарушители роты, согласно воле Перуна, должны были погибнуть от своего оружия. Следовательно, и в судебном поединке громовержец даровал победу правой стороне и обессиливал оружие ее противника, защищавшего неправое дело. Учитывая то, что остальные два вида божьего суда в статье 22 «Русской Правды» Пространной редакции были напрямую связаны с Перуном, можно предположить, что первоначально в языческом праве на первом месте стоял судебный поединок, замененный впоследствии по ассоциации на испытание железом. Итак, следует заключить, что данная статья восходит к языческим правовым представлениям, но была подвергнута существенным изменениям в христианский период. Судебный поединок был известен не только в языческой Руси или, в более поздний период, в Псковской республике, но и в Московской Руси, где он проходил в столице государства: «На берегу ручья, там, где сейчас Рождественка пересекает Театральный проезд, располагалась поляна, на которой в древности обычно происходило „поле“. В Древней Руси под этим понимали судебный поединок… Принимать вызов на поединок обязаны были все без исключения: никакие обстоятельства и соображения не принимались во внимание. В этом смысле очень показательно одно судебное дело времени Василия III, когда дети боярские (так называли тогда дворян) отказались драться с крестьянами и требовали, чтобы ответчики выставили против них также детей боярских. Но судьи не уважили это требование и в итоге именно из-за отказа от поединка признали истцов виновными. ‹…› Перед началом оба противника приносили присягу: обвинитель – в справедливости своего обвинения, обвиняемый – в своей невиновности, и бой начинался»[422]. И в этом описании мы видим следы былых языческих представлений: как место проведения судебного поединка у ручья, в непосредственной близости от воды, стихии, непосредственно связанной с Перуном, который был не только богом войны, но и один из двух верховных божеств-хранителей вселенского закона, так и присягу перед началом поединка, напоминающую нам о том, что на своей заключительной стадии рота уже тесно связывалась с этой торжественной процедурой, когда каждая из сторон призывала богов в свидетели истинности своих слов.