Великое переселение

Тогда ему повезло -- при полном безветрии спасатели с вышки услышали крики мальчишек. Однако Димитри был в полубессознательном состоянии. Хорошо вмёрзли в его память картины или видения, что он созерцал сквозь прикрытые глаза, мутные и почти безжизненные. Ему виделось, что воздух скручивается, блестя влажными спиралями. Словно выжимали огромную простыню. Он видел людей, хлопотавших над ним, приводивших его в чувство, как из-под воды, развеиваемых турбулентными потоками. Мир исходил мерцающей рябью. Мерцание из свето-теневого становилось разноцветным, рябым до тошноты. Везде плясали водянистые, точно ртутные шарики кляксы и цепочки образов, лиц. Он помнил, что тянулся руками, пытаясь удержаться, а руки его кто-то хватал и пытался прижать к корпусу. Тогда он брыкался, пытался кричать, но изо рта били пузыри. Самая жуть была в том, что ему не давали ухватиться за реалии, и он проваливался в ледяную пропасть, в вакуум вод. Хотя всё это время его везли на флиппере неотложной помощи в больницу, прогревая переохлаждённое тело лучевым компрессором. А потерять сознание не получалось от шока и выпитого.

Теперь Димитри, кружась и задыхаясь в известняковом тумане, заново переживал усвоенный однажды модус состояния, что был заложен в подвалы и чердаки его подсознания тем далёким зимним днём на берегу горного озера. В иллюзорном мире есть одна закономерность -- видения возвращаются, рано или поздно, но всегда.

Глава XIII

Озеро и прилегающие к нему лесные заросли на всех ярусах -- от подводного до самых маковок древесных крон и даже выше -- превратились в амфитеатр и трибуны, заполненные зрителями. Лира занимала в этом своеобразном зрительном зале положение по центру, прямо напротив сцены.

Движение и шум прекратились, когда вышел император. Беззвучно позади него, позади шеренги людей, из которой он вышел, росли, выходя из глади вод к сиреневым небесам, две нефритовые колонны. Они обрамляли импровизированную сцену и в то же время являлись неким порталом или экраном, отрезок неба в котором был чуть другого цвета. От одной колонны к другой распространилось плазматическое свечение, мерцающая полупрозрачная пелена.

Император поднял руку вверх, развернув её ладонью к зрителям. Голубоватая волна прошлась по плазматическому полю позади него, реагируя на движение. В отдалении затрубил горн, вспугнув своим мощным звуком стаи птиц с отдалённых деревьев.

- Жители восточных лесов Ши-нак, болот Изумрудной долины и вы, мои подданные нижнего и верхнего Ваджара! Да будет Солнце дня и внутренний свет утроб освещать вам ваш путь для свершения многих благих дел! Да распространится благодать множества миров на сей мир, и воспримем благодать ту в том, в чё она соизволит проявится. От сереброснежных вершин до золотоструйных рек нижних уделов, где бдят великие Посвящённые, да будет мир нам!

Человек в серой рясе, которого изумрудная дева представила Лире, как императора Ваджара, говорил долго и торжественно. Он желал многих благ многим родам и кланам, названия которых ничего не говорили Лире, произносил странные комбинации слов, вызывавших одобрительный гул собравшихся, но совершенно непонятных для неё. Его речь частью была Лире понятна, а некоторые моменты её сливались с голосом переводившей их зеленокожей владычицы восточных лесов, использующей как бы синхронный перевод. Их голоса иногда смешивались в ушах Лиры в некий усреднённый голос, не являющийся ни протяжным взывающим кличем императора, ни мерный и ласкающий напев зелёной девы.

- Здесь собрались мы с важной речью, - продолжал император. - Я, император внешнего и внутреннего, верхнего и нижнего Ваджара, Ру-Гьял Второй, а так же все наместники, князья десяти сторон, - он обвёл рукой собравшихся позади него атра.

Эти люди в серых неприметных одеждах, вида довольно сирого и совсем простого, степенно поклонились.