Великое Предательство. Казачество во Второй мировой войне

20. Многие остались — vollens-nollens и добровольно. К сожалению, они бесподданные, а таких СССР не репатриировал. Та же картина и с маньчжурской эмиграцией. Почти вся она из Харбина вывезена уже в 1954–1955 годах в СССР и живет по всему Союзу. Многие донцы — на Дону, Кубани. До трех лет остаются бесподданными, а потом принимают гражданство СССР..

Остаются многие старики по своему желанию, но только, если МВД разрешит. Всех МВД не принимает!! Были, которые хотели остаться, и им отказали, и они сидят и ждут репатриации! Многие бы уехали, если бы был вызов через МИД какого-нибудь государства, ибо Югославия своих даже не принимает, и многие бывшие югославские граждане сидят по году в репатриационном пункте Потьма и ждут милости от Западай В конце концов, — другого выхода нет, — и они остаются в СССР. Меня вызвала Швеция, и потому я сравнительно быстро выскочил (за три месяца).

21. В лагерях с нами сидели все — и советские и иностранцы. Не делайте разницу — старый эмигрант или новый! В СССР были — советские и не советские. Мы все были иностранцы. Я был югославский гражданин, а не старый эмигрант — это по официальным бумагам. Так же и другие. Те, кто имел подданство Запада, оказался счастливым — он ехал опять на Запад. Нас, иностранцев, отделили от советских только в декабре 1954-го и повезли в специальные иностранные лагеря. Из них мы и освободились. <…>

О Петре Николаевиче (после расставания с ним Краснова-младшего. — П. С.) знаю со слов капитана Пушкарева (мой хороший знакомый и бывший царский офицер; теперь вернулся, как и я, из СССР в Финляндию), который мне написал и рассказал о П. Н. Словам Пушкарева можно верить. Он до освобождения просидел во Владимирской тюрьме. Честный и порядочный человек.

<…> Думаю, что все эти сведения будут достаточны, чтобы создать маленькую картинку о событиях с 28 мая по 4 июня. Вашу редакцию моего рассказа жду с нетерпением и, конечно, принимаю ее такую, какую Вы ее сделаете. Подписи не надо. Думаю, что так будет лучше. Пусть думают, что это один из офицеров, а кто — все равно. <…>

Н. Н. Краснов — В. Г. Науменко. 29 марта 1956 года

<…> Во-первых: глубоко тронут Вашим вниманием, и большое, большое Вам спасибо за оказанную помощь. Говорится: не дорог подарок, а дорога — любовь, вот и Ваши деньги пришлись так кстати, что Вы себе и представить не можете. Почему я в таком положении, то есть без копейки, объясню Вам, дорогой Вячеслав Григорьевич, когда приеду, а пока не хочу затрагивать этот вопрос, ибо мне очень и очень тяжело о нем говорить. В двух словах скажу: я у родственников, но не у русских родственников, и живу за свой счет, по своему заработку. Вот и все. У меня сейчас, так сказать, — вторая тюрьма.

<…> С папой я встретился — после 4 июня — второй раз в октябре, когда нас вызвали в Бутырской тюрьме к офицеру, чтобы подписать «приговор» на 10 лет, вынесенный ОСО. И я, и папа его не подписали. Папа был худой, но держался. Никогда не забуду, что после «зачтения приговора» нас вместе повели в камеру № 11 в Бутырке (это не «рассыльная камера сужденных», и находилась в бывшей тюремной церкви), и папа хотел незаметно для меня сунуть мне в брюки свой скудный кусок хлеба. Вот, что значит отец, Вячеслав Григорьевич! А ведь мы там получали всего 450 граммов хлеба в день, и не имели никаких дополнительных, ни больничных, ни генеральских пайков. В камере № 11 мы встретили Вдовенко (кажется его, если не ошибаюсь!). Да, старик, из Белграда! По-моему, он! И вот они оба, и папа, и он — все хотели меня — кормить! Этих минут забыть нельзя. И когда нас всех втроем вызвали для переезда в пересыльную тюрьму Красная Пресня, то в ней, при переезде, папу и Вдовенко вернули назад в Бутырку, как «негодных по состоянию здоровья для дальнего этапа». Там я папу и видел последний раз. Вот и все. Умер он 13 октября 1947 года.

<…> Если не трудно, то № 12 пошлите и моей супруге по адресу (…). Она так хочет видеть, что Вы написали в «Сборнике», и страшно гордится тем, что она была в Лиенце и что я смог напечатать в Вашем «Сборнике» свои воспоминания. Это будет ей большой подарок к Пасхе!

<…> По указу Президиума Верховного Совета от июня 1954 года освобождали советских и часть эмигрантов. Нас, то есть иноподданных, — никого! Так вот освободился войсковой старшина Сова и сидит в — Потьме! Первый пересыльный-репатриационный лагерь это Потьма… Но последний пункт, это под Москвой — Быково. Оттуда и я уехал. Это бывшая вилла Паулюса. «Быково» подчинено непосредственно МВД (центр).

<…> «Мариинские лагеря» — название его Сиблаг МВД СССР. Он имеет 3 миллиона заключенных! В его ведении 12 отделений, а в каждом отделении по 7—10 лагпунктов.

… было два иностранных лагеря образовано в 1955 (декабрь 1954 года) в СССР, ото Чурбай-Нура (Казахская ССР) и около Красноярска.