Великое Предательство. Казачество во Второй мировой войне

В первых числах июня в Лиенц вернулись из Шпиталя вывезенные туда 28 мая вместе с другими офицерами два уральца: отец и сын, из коих первый старый русский офицер. Они рассказали, что когда прибыли в Шпиталь, там их немедленно разделили на три группы: генералов, штаб-офицеров и обер-офицеров. Потом, после разведения по баракам, старший из англичан, как говорили, генерал, вызвал трех старших офицеров из только что привезенных в Шпиталь. Пошли генерал Доманов, генерал Тихоцкий, а фамилию третьего они забыли.

Англичанином было им объявлено, что согласно Ялтинскому договору, все офицеры будут переданы советам. После этого сообщения генерал Тихоцкий идти не мог, и его отвели под руки.

Лишь только об этом стало известно, среди офицеров началась паника. Они стали сбрасывать свои знаки отличия, выбрасывать документы, фотографии, деньги и прочее. На следующее утро их вывезли из лагеря грузовиками на станцию Шпиталь, там сажали в вагоны и запирали.

Эти два уральца спрятались на чердаке за стропилами и сидели там три дня, после чего пешком пришли в Лиенц. Там у них оставалась жена и дочь старшего, мать и сестра младшего. Но накануне их прихода, обе были насильственно вывезены. Казаки были в отчаянии и, не находя другого выхода, добровольно выехали в совдепию.

В. Г. Науменко

Об английских офицерах

Я была переведена переводчицей в лагерь Пеггец за несколько дней до разоружения и описываю то, чему сама была свидетельницей.

Там находилось 12 500 человек. 28 мая утром, приехал в лагерь британский майор Дэвис. Ему, как всегда, был подан на английском языке рапорт о том, что необходимо для лагеря. Он охотно давал на все согласие и даже обещал удовлетворить просьбы некоторых офицеров частного порядка. Уехал он в 11 часов утра. Я пошла в кадетский корпус дать первый урок английского языка.

Вдруг, в 11 часов 30 минут, пришел директор корпуса полковник Т., попросил меня прекратить урок и, вызвав в соседнюю комнату, сообщил, что генерал Бедаков[4]

просит меня спешно придти в его канцелярию. Я пошла туда и застала его бледным, взволнованно ходившим по комнате.

Увидев меня, он, видимо, обрадовавшись, растерянно сообщил мне, что получил по телефону распоряжение генерала Доманова спешно собрать всех офицеров и военных чиновников всех станиц и полков, и чтобы они к часу дня были готовы ехать на конференцию, которая, якобы, должна была состояться в Виллахе (почему-то во всех очерках о Лиенце пишут про Шпиталь, распоряжение же было ехать в Виллах, о Шпитале не было ни слова).

С этим приказом были посланы связные в полки, станицы и в Военное училище.

К часу дня прибыли из английского штаба два офицера и просили генерала Бедакова дать общую цифру всех офицеров для того, чтобы знать, сколько надо вызвать больших автомобилей. Офицеры эти, обращаясь ко мне, говорили лишь о наших офицерах. Подразумевались ли тут и военные чиновники?

Оставшись со мной, генерал Бедаков спросил меня:

— Как вы думаете, Ольга Дмитриевна, что это за спешная конференция — к лучшему или к худшему?

Думали мы, думали и, конечно, ничего не придумали — все было так неожиданно.

— Перекрестите меня, Ольга Дмитриевна, — попросил Бедаков. Я исполнила его просьбу.

Для вывоза офицеров из Пеггеца подано было 25 больших грузовых машин, крытых парусиной, со скамейками вдоль стен. Но, когда английский офицер получил списки и узнал, что мы ожидаем еще подхода офицеров из полков, он вызвал, дополнительно не то 15, не то 18 машин. Расчет был по 20 человек на каждую из них, но грузилось человек по 30, а может быть, и больше.

Когда офицеры уезжали «на конференцию», был жаркий день, и все они ехали без шинелей. Большинство старалось одеться получше и, кто имел, одели царские ордена. Их было 1600 человек (не считая отъехавших из Лиенца).

Из двух прибывших в Пеггец английских офицеров один, по-видимому, старший, отдавал распоряжения. Это был тот самый лейтенант, который заведовал 17 мая разоружением. Фамилии его я не знаю. Он просил для поддержания порядка до возвращения офицеров с конференции назначить по одному дежурному офицеру на каждую из трех станиц. Он записал их фамилии.

При погрузке офицеров, жены некоторых из них плакали и просили меня, как переводчицу, спросить английских офицеров, вернутся ли их мужья и когда.

— Ну, конечно! — ответил старший из них. — В три часа мы прибудем на конференцию. Продолжится она час-полтора и, приблизительно, в пять-четверть шестого офицеры вернутся в лагерь. Успокойте жен. Ведь офицеры едут только на конференцию. Напрасно они плачут!

Я четыре раза переспросила этого лейтенанта, когда вернутся офицеры, и четыре раза он давал слово, что в пять-пять с четвертью они вернутся.

Когда наши офицеры уехали, я с их женами обсуждала вопрос, какого характера может быть эта конференция. Время шло. Прошло пять часов, шесть — никто не возвращался. Нас охватили волнение и сомнение.

Шесть с половиной, семь, семь с половиной — никого!