Великое Предательство. Казачество во Второй мировой войне

В бараках английские солдаты прикладами взламывали закрытые двери и грабили. Для скорости вырезали бока у чемоданов и вытаскивали оттуда: кожи, ботинки, серебро, белье и т. д. По полю бегали с рыданиями женщины, ища своих детей, а дети с плачем звали увезенных матерей (в грузовики побросали многих родителей, а дети остались, и наоборот). Позже Красный Крест разыскивал детей и матерей, чтобы соединить их, но это редко удавалось.

В час, два, а может быть, в три, вернее последнее (часы мои стали, почему, я точно не знаю), майор отправил меня в отель.

— На вас лица нет. Вы должны поесть и отдохнуть дня три, — сказал он.

Когда меня везли в большом джипе в отель, то я видела в нем награбленные английскими солдатами горы материалов, серебряных и золотых вещей, ботинок, сапог и прочего.

На другой день грузили бедных юнкеров. Говорили, что несколько из них погибли, выбросившись из грузовиков. Затем грузили полки. Но за это время многим удалось бежать в горы.

Первого июня в лагере Пеггец было около 700 жертв: раздавленных, забитых, убитых, отравившихся, повесившихся, утопившихся в реке и покончивших с собой иными способами. Три юнкера из присланных на помощь нам, выпрыгнули из грузовика на полном ходу и разбились на смерть. Человек серьезный, с высшим образованием, ныне проживающий в Австралии, которому я, безусловно, верю, рассказывал мне, что он лично видел, как один казак, привязав себя к своему коню, бросился со скалы в бурные воды Дравы. Якобы, он оставил на скале надпись: «Здесь погиб со своим конем казак такой-то» и дату гибели.

Все это насилие производилось шотландским батальоном 8-й английской армии.

Из лагеря Пеггец 1 июня было вывезено, приблизительно, пять тысяч человек. <…>

О. Д. Ротова

О 1-м Конном полку Казачьего Стана

Автор настоящей заметки занимал административные должности при штабе 1-го Конного полка Казачьего Стана в Италии. При переходе через Альпы, отделы, которыми он ведал, были упразднены, и он остался при штабе, не занимая никакой должности.

<…> 27 мая в 11 часов ко мне в палатку приходит посыльный канцелярии полка.

— Вас срочно вызывает адъютант есаул Ш., — произнес он.

— Скажите — сейчас приду, — а у самого мелькнула мысль: докопались и до меня.

Пошел в штаб. Впервые представился адъютанту Ш. Раньше он меня не знал.

— Вы по-немецки пишете? — спросил он.

— Да.

— Вот бумага и карандаш. Разрешите посмотреть, как Вы пишете. Он назвал мне две фамилии. Я написал.

— Прекрасно, — сказал он, — вот Вам два писаря, один будет скреплять бумагу, другой диктовать фамилии, а Вы только пишите. К вечеру нужно дать в штаб Походного атамана списки в двух экземплярах на получение обмундирования. Вы будете писать, начиная от подхорунжих, а я перепишу офицерский состав.

Уже смеркалось, когда я закончил переписывать 1993 человека. Списки от писарей, которые подавали и брали от меня бумагу, принял есаул Ш., проверил по спискам на русском языке, свернул трубочкой в двух экземплярах и со специальным курьером отправил в штаб Походного атамана.

28 мая, опять в 11 часов, меня вызвали в канцелярию, и Ш. сказал:

— При 1-м полку есть несколько офицерских семейств. Перепишите жен.

Опять писарь диктовал, я писал и, так как женщин и детей при полку было мало, переписал быстро. Дело было перед обедом. Канцеляристы заканчивали работу, и я остался с ними поболтать. Вскоре приехал командир полка полковник Г. Он сказал адъютанту:

— Срочно вызвать всех командиров сотен и отдельных команд к штабу полка.

Минут через 10–15 командиры стояли возле штаба. Полковник вышел к ним и объявил:

— Господа офицеры! Я только что вернулся от Походного атамана. Объявите всем офицерам, находящимся в вашем ведении, срочно явиться в офицерское собрание, пообедать. Сейчас подадут английские машины, и все офицеры поедут на совещание с английским командованием. В полку останется только один дежурный офицер. С собою ничего не брать, так как мы скоро вернемся.

Я не офицер и не строевой, поэтому ушел обедать к себе в палатку. Когда пообедали, офицеров уже увезли. Когда зашло солнце, пришла машина, взяла дежурного офицера и больного хорунжего А.

На следующий день было объявлено, что 1 июня будут вывозить семьи из лагеря Пеггец, а затем 3-й полк, за ним пойдет 1-й Конный.

Казаки заявили протест, объявили голодовку, вывесили на всех подводах черные флаги. Подхорунжие и урядники сняли погоны, чтобы защищать женщин и детей, как рядовые казаки.

Первого июня казаки выстроились у походной церкви, подняли полковые хоругви и во главе со священником пошли в лагерь Пеггец. Вернулся в свою палатку после побоища часа в три. Голодовку пришлось прекратить — не помогла.

Второго июня был отдых, а 3-го предстояла погрузка на машины. На мостах Дравы в период погрузки стояли английские солдаты, после погрузки они снимались.