Великолепные Эмберсоны

Боюсь, что бедной тете Фанни кажется, что после смерти папы мы больше не захотим жить с ней в одном доме, ведь я столько раз доводил ее, что она может подумать, что я захочу дать ей от ворот поворот. Я не представляю, куда ей податься и на что жить, если мы сделаем это, но мы, конечно, так с ней не поступим, хотя и уверен, что она ожидает худшего. Она ничего не сказала, но то, как при этом выглядела, не оставило во мне сомнений. Честно говоря, она показалась мне до смерти напуганной. Скажи ей, что я ни за что не причиню ей вреда. Скажи, что всё будет как раньше. Скажи, пусть не вешает нос!

Глава 15

Но Изабель не просто помогла Фанни не вешать носа. Всё, что Фанни унаследовала от отца, старого Алека Минафера, было вложено в предприятие Уилбура, но оно, зачахнув сильнее, чем чах Уилбур, умерло прежде самого бизнесмена. Джордж Эмберсон и Фанни оказались "разорены с небывалой точностью", как выразился сам Эмберсон. У них "не осталось ни гроша, но нет и долгов", продолжил он, объясняя фразу. "Это будто барахтаться, прежде чем утонуть: ты вроде и вынырнул, а из воды не выбрался. Просто чувствуешь, что пока жив".

Он философствовал, потому что ощущал поддержку отца, а вот Фанни, никем не поддерживаемой, было не до философии. Однако, когда начали разбираться в финансах Уилбура, выяснилось, что он застраховал свою жизнь, и Изабель, с охотного согласия сына, немедленно перевела эти деньги на счет золовки. Вложение давало примерно девять сотен дохода в год и избавило Фанни от участи попрошайки и приживалки, и, как опять же сказал Эмберсон, стремящийся ободрить Фанни, теперь "она наследница, всем заводам и чертям назло". Она так и не нашла в себе сил улыбнуться, что не охладило человеколюбивого желания Эмберсона ее повеселить:

— Сама подумай, девять сотен это чудесный доход, Фанни: теперь холостяку, имеющему на тебя виды, придется зарабатывать ровно сорок девять тысяч и сто долларов в год. А тебе, чтобы получить пятьдесят тысяч годовых, всего-то и надо снизойти до него, когда заметишь, что он всеми своими шляпами-галстуками показывает, как к тебе неравнодушен!

Она вяло посмотрела на него, жалко пробормотала что-то об ожидающем ее рукоделии и вышла из комнаты, а Эмберсон, глядя на Изабель, печально покачал головой.

— Всегда знал, что чувство юмора не моя сильная сторона, — вздохнул он. — Боже мой, ее просто так не развеселишь!

Студент в рождественские каникулы домой не приехал. Вместо этого они с Изабель отправились на две недели на Юг. Она гордилась своим здоровым и красивым сыном и всею душой наслаждалась, когда в отеле, в котором они поселились, люди в вестибюле и на просторных верандах задерживали на нем взгляд: она настолько упивалась его присутствием, что не замечала, что на нее смотрят с гораздо большим интересом и симпатией, чем на Джорджа. Она радовалась, что удалось заполучить его на целых две недели; обожала гулять, опираясь на его руку, читать с ним, с ним любоваться морем, но больше всего любила заходить с ним в ресторан.

Но оба не прекращали ощущать, что это Рождество совсем не похоже на другие, проведенные вместе, — это был грустный праздник. А в июне Изабель отправилась на Восток на выпускной сына и прихватила с собой Люси. И всё начало казаться другим, особенно когда на вручение диплома приехал Джордж Эмберсон вместе с отцом девушки. Юджин как раз оказался в Нью-Йорке по делам, а Эмберсон с легкостью убедил его посетить мероприятие, и им удалось прекрасно провести время, сделав новоиспеченного выпускника героем и центром происходящего.

Его дядя заканчивал тот же колледж.

— Моя комната была вон в том корпусе, — сказал он, показывая Юджину на одно из зданий. — Даже не знаю, разрешит ли Джордж моим почитателям повесить там памятную табличку. Сам знаешь, теперь тут всем распоряжается он.

— А сам-то ты вел себя по-другому? Племянники от дядьев недалеко падают.

— Только Джорджу не говори, что он такой же, как я. Нам следует щадить чувства молодого джентльмена.

— Да, — согласился Юджин. — Будем высовываться, он и нам жить запретит.

— Я уверен, что в его возрасте у меня было не всё так плохо, — задумчиво сказал Эмберсон, пока они пробирались через праздничную толпу. — Хотя бы потому, что у меня имелись братья и сестры и маме было некогда кудахтать над одним мной, да и внук я был не единственный. Отец всегда баловал Джорджи так, как никого из родных детей.