Великолепные руины

Я не сдвинулась с места, пока они приближались. Голди – с ослепительной улыбкой. Эллис – уверенный, что будет прощен. Дядя – со своим все понимающим и вкрадчиво-проникновенным взглядом. И миссис Деннехи – с доброжелательной улыбкой, вызвавшей у меня сожаление из-за того, что она оказалась с ними в одной компании. Хотя… стоило ли мне ее жалеть? Ведь она должна была понимать, что к чему.

Все глаза обратились на нас. Я отпила еще глоток шампанского.

Данте рядом со мною напрягся. Потому что ко мне поспешила Голди – да-да, естественно, она всегда первая! – и раскрыла руки для объятия. А ее улыбка! Разве можно было за такой улыбкой разглядеть змеиное вероломство? Какой счастливой выглядела кузина! Как будто я исполнила ее самое большое желание.

– Мэй! О, Мэй, как я рада тебя видеть! Мы все так за тебя переживали!

Я дождалась того момента, когда Голди подошла ко мне совсем близко, посмотрела ей в глаза, затем резко, нарочито демонстративно отвернулась, как будто ее не заметила, и отошла в сторону.

После этого Саллливаны на вечере не задержались. Не смогли. Потому что с ними никто не захотел общаться. Стоило мне их проигнорировать, то же сделала и миссис Хоффман. Нед Гринуэй смотрел сквозь них. Лицо миссис Олрикс стало восковым. Стивен продолжал болтать со своим приятелем, упорно не замечая, что Эллис Фарж хлопал его по плечу. Сан-Франциско, так гордившийся тем, что всегда шел своим собственным путем, дружно последовал за Ван Беркиль из Нью-Йорка.

Я отомстила! Я уничтожила Салливанов. Не доказательствами их неблаговидных деяний, а своим новым именем.

$

Мы с Данте вышли на улицу, под пелену опускавшейся мглы. За нами горели огни, перед нами маячил темный призрак города. Моя рука нырнула в карман накидки и нащупала пуговицу.

– Я выкупила у Чайны Джоя долговые расписки Голди, – тихо сказала я.

– Выкупила?

– Она не понимала грозившей ей опасности. И до сих пор не понимает.

– Я бы похвалил тебя за доброту, но почему-то сомневаюсь, что тобой двигала она, – легко произнес Данте, но я ощутила, как глубоко в меня он заглянул.

– В силу недопонимания Голди не боялась Чайну Джоя. А теперь ее будет мучить вопрос: для чего я это сделала? Ее будет терзать неопределенность.

– Неопределенность – это то, что по ночам лишает людей сна, – криво усмехнулся Данте.

– Знаю, – согласилась я, вспомнила те дни в Бруклине, после кончины матушки, и свой страх перед будущим.

– Я не хочу, чтобы Джой причинил Голди вред. И не желаю ей смерти. Но, наверное, это ужасно – желать, чтобы она изводилась неопределенностью? Может, наказание страданием… чрезмерно?

– Я не тот, кого нужно об этом спрашивать. Я бы сбросил ее с пристани в океан, если бы ты стала от этого счастливей.

Достав из кармана дядину пуговицу, я показала ее Данте.

– Что это?

– Пуговица, которую я нашла в руке тети после ее убийства. Эта пуговица от жилета дяди.

– И ты все это время ее хранила?

– Я не хотела забывать… не хотела забывать, что они со мной сделали. А теперь… – Я выпустила пуговицу из пальцев. Она упала на улицу и укатилась с моих глаз долой. Если бы меня кто-нибудь спросил раньше, я бы ответила, что не ощущала ее груз. Но сейчас я поняла: это было не так. Освободившись от пуговицы, я почувствовала облегчение.

– И каково тебе теперь? – спросил Данте.

– Хорошо. Хорошо, но…

– Что дальше? – закончил он за меня.

– Я долго только об этом и думала. А сейчас, когда все закончилось, я могу желать большего. Могу себе позволить думать и о других вещах. – Вложив ладонь в руку Данте, я повернулась к нему лицом. – Данте…

– Прежде чем что-то сказать, взгляни на это, – вытащив из кармана пиджака папку, Данте передал ее мне.

– Что это? – Расстегнув пряжку, я открыла папку; внутри были письма с заявками на услуги «Бруклин Компани». На адрес «Вестника». Десятки писем!

– Они переполнили наш почтовый ящик. Олдер попросил тебя сделать переадресацию, иначе мы вынуждены будем их выбросить.

Первое попавшееся мне на глаза было от миссис Эллиот Лонгмайер: