Великолепные руины

– Что происходит? Вселенная рушится. – Он оглядывает Клэр с ног до головы. – Знаешь, какой у меня главный талант?

Клэр судорожно соображает, как бы повежливее ответить, но, к счастью, Дин ответа и не ждет.

– Я знаю, чего хочет человек. У меня такой рентген в голову вмонтирован: я вижу людей насквозь, все их желания. Спроси кого-нибудь, что он любит смотреть по телевизору? Он ответит: новости или оперу. А поставь у него в доме регистратор, и что ты увидишь? Одни минеты и аварии. О чем это говорит? Что в стране живут сплошь дегенераты и вруны? Нет. Просто они бы и рады смотреть новости и слушать оперу. Но на самом деле хотят не этого.

А я смотрю на человека, – он прищуривается, продолжая разглядывать Клэр, – на женщину и вижу, чего ей хочется, о чем она мечтает. Режиссер отказывается работать у меня и клянется, будто дело не в деньгах. Я иду и добываю ему больше денег. Актер говорит, что хочет работать в Штатах, быть поближе к семье. Я нахожу ему съемки в Европе, чтобы он мог отдохнуть от своих чад. Я этим талантом почти пятьдесят лет пользуюсь…

Майкл не заканчивает фразу. Он поворачивается к Шейну, будто только сейчас вспомнил о его существовании:

– Знаете, эти сказки про людей, продавших душу… Их не поймешь, пока не состаришься.

Клэр потрясена. Майкл никогда не рефлексирует. Никогда не говорит о себе «старый» или «старше». Спроси ее кто-нибудь час назад, она бы ответила, что самая примечательная черта Майкла – это способность никогда не оглядываться, никогда не вспоминать об актрисках, которых поимел, о фильмах, которые сделал. Дин никогда не сомневался в себе, никогда не проклинал перемены и новую культуру, никогда не оплакивал смерть кинематографа, то есть не делал того, чем Клэр и все прочие сотрудники студии занимались постоянно. Майкл обожает то, что стоит в основе современной культуры, – скорость, беспорядочные сексуальные связи, провалы и поражения, всеобщую поверхностность. Эта культура, с точки зрения Майкла, совершенна. Не будь циничной, часто повторяет он Клэр. Верь всему, что видишь. Он, словно акула, плывет по волнам культуры и выискивает будущую добычу. И вот теперь Майкл невидящим взором смотрит в прошлое, потрясенный чем-то, что произошло пятьдесят лет назад.

– Ну ладно. Я готов. Пошли. – Майкл глубоко вздыхает и поворачивается к двери.

Паскаль Турси смотрит на вошедшего и щурится, пытаясь узнать в нем Майкла Дина. Майкл быстро усаживается за стол, Паскаль и Шейн устраиваются на диване, Клэр притаскивает себе из другой комнаты стул. Пальто Майкл так и не снимает. Он ерзает в неудобном кресле, хотя лицо его абсолютно спокойно.

– Рад снова видеть вас, друг мой, – говорит Майкл, но реплика звучит ужасно фальшиво. – Давно мы не встречались.

Паскаль кивает, поворачивается к Шейну и спрашивает:

– Sta male?

– Нет, – отвечает Шейн, пытаясь сообразить, как бы объяснить Паскалю, что Майкл не болен, просто перенес много пластических операций. – Molto… э-э… ambulatory.

– Что вы ему сказали? – спрашивает Дин.

– Он… он сказал, вы хорошо выглядите, и я ответил, что вы за собой следите.

Майкл благодарит.

– Спросите его, нужны ли ему деньги.

Паскаль с отвращением вздрагивает. Слово «деньги» он знает.

– Нет. Я приехать… искать… Ди Морей.

Майкл расстроенно качает головой:

– Я не знаю, где она. Простите меня. – Он поворачивается к Клэр, словно надеясь на ее помощь.

– Я уже в интернете искала, – говорит Клэр. – Просмотрела все списки актеров, занятых в «Клеопатре». Нигде ни слова.

– Естественно. Ты и не найдешь ничего. Это псевдоним. – Пожевав губу, Майкл обращается к Шейну: – Пожалуйста, переведите. Скажите, мне очень жаль, что я так себя тогда повел.

– Lui `e dispiaciuto, – говорит Шейн.

Паскаль кивает. Он понял, но принял ли извинения? Неясно. «Что-то между ними серьезное произошло», – думает Шейн. Раздается жужжание, Клэр достает телефон и тихонько говорит:

– Сам за своей курицей сходишь.

Все трое смотрят на нее.

– Извините, – говорит Клэр и открывает рот, чтобы объяснить, но тут же его и закрывает.

– Скажите, что я ее найду, – просит Майкл.

– Egli vi aiutera а…

э-э… trovare il suo.

Паскаль снова кивает.

– Скажите, что я немедленно этим займусь, что для меня честь помочь ему. Я должен искупить свою вину, замкнуть круг. И еще скажите, я не хотел никому причинить вреда.

Шейн растерянно трет лоб, глядя на Майкла и Клэр.

– Я не знаю, как это… ну, то есть… Lui vuole fare il bene.

– И это все? – спрашивает Клэр. – Он слов пятьдесят сказал, а вы только пять.

– Я же вам говорил, что я не переводчик, – обиженно отвечает Шейн. – Я не знаю, как это все перевести. Я просто сказал «он хочет все исправить».

– Нет-нет, все правильно. – Майкл смотрит на Шейна с восхищением, и тот вдруг представляет, как превращает этот диалог в сценарий. – Именно этого я и хочу: все исправить. Клэр, это сейчас наша первоочередная задача.