Великороссия: жизненный путь

Революция, как известно, началась с «кровавого воскресенья» 9 января 1905 г. История его такова. Сперва в 1902 г. в Москве, а затем в 1903 г. и в Петербурге были основаны очень многочисленные союзы фабрично-заводских рабочих, получившие название «зубатовских». С. В. Зубатов — одно время начальник Московского Охранного отделения, очень правильно заметил, что движение рабочих за улучшение своего материального и социального положения, в сущности, совпадает с заботами правительства о том же самом, что на этой основе можно объединить усилия правительства и рабочих, высвободив их тем самым из-под влияния революционной социал-демократии. Зубатова тогда не понял почти никто, кроме Великого Князя Сергея Александровича. С его помощью, постоянно преодолевая сильнейшее сопротивление революционеров и царских чиновников, Зубатов всё же сумел организовать верное Царю сильное рабочее движение, и не только в столицах, но и в западных губерниях, и не только русское, но и еврейское, в противовес Бунду. В Петербурге «зубатовские» организации рабочих возглавил священник о. Георгий Гапон. Человек крайне тщеславный и потому нестойкий как в вере, так и в политике, он попал под влияние социал-демократов, в частности еврея-социалиста Рутенберга, заразился идеями революции и согласился на страшную провокацию, которую продумала явно не русская голова! Верящим «батюшке» рабочим он внушал, что они должны попросить лично у Царя заступиться за свои материальные нужды ради блага Царя и народа, а рабочим, уже «посвящённым», — что выступление их ничего не подозревающих товарищей нужно использовать в интересах революции. В начале января 1905 г. были организованы массовые забастовки, в том числе на Путиловском заводе, с требованиями экономическими, заведомо невыполнимыми в тех условиях, то есть — провокационными. Бастующих поддержали почти все предприятия Петербурга, даже типографии, так что после 7-го января не выходили газеты. В такой обстановке О. Георгий Гапон неожиданно бросил идею похода рабочих к Зимнему дворцу. Была составлена знаменитая «петиция», которая начиналась всем рабочим попятными словами об их тяжёлом положении. Но постепенно дух и смысл изменялся: «Нас толкают всё дальше в омут нищеты, безправия и невежества... Мы немногого просим... Разве можно жить при таких законах? Не лучше ли умереть нам всем, трудящимся? Пусть живут и наслаждаются капиталисты и чиновники...» А после этой демагогии следовали такие требования Царю: «Немедленно повели созвать представителей земли русской. Повели... выборы в Учредительное собрание (?!)... Это самая главная

просьба, в ней и на ней зиждется всё, это главный и единственный пластырь для наших ран». Значит, отнюдь не в «нищете, безправии, невежестве» дело, а в отказе Царя от власти! Рабочие в большинстве и не думали требовать такого, они просто не знали, что такое «Учредительное собрание», а большинство не знало и текста петиции, веря на слово, что там — всё угодное Царю и рабочим. Далее в петиции шли требования политической амнистии, отмены всех косвенных налогов, министерства, «ответственного перед народом» — всего 13 пунктов. «Повели и поклянись (!!) исполнить их», — говорилось в петиции Царю (!) якобы от имени рабочих. — А не повелишь, не отзовёшься на нашу просьбу — мы умрём

здесь на этой площади перед твоим дворцом». Такому злостно провокационному содержанию петиции, рассчитанной именно на то, чтобы Царь её ни в коем случае не принял, соответствовали и методы Гапона, и помогавших ему социал-демократов. На заводах, где преобладали лояльные отношения к царской власти, Гапон говорил, что всё будет хорошо. Царь примет петицию. А на заводах с преобладанием революционных настроений «батюшка-социалист» говорил прямо, что, если Царь её не примет, — нет у нас Царя!» И толпа ему вторила. С той же провокационной целью социалисты в последний момент вручили верноподданным рабочим несколько икон, и портретов Государя. Царь в это время находился в Царском Селе. Из столицы его успокаивал градоначальник Фуллон, действительно веривший, что Гапон как-нибудь «уладит всё дело!». Тем не менее вечером 8-го были расклеены по городу предупреждения властей о том, что любые манифестации запрещаются. Но объявлений было мало, типографии не действовали и рабочие в основной массе даже не знали, что шествие запрещено! Зато знали все провокаторы и их западные «братья». Парижская «Юманитэ» с восторгом писала 8 января, что завтра русские рабочие подадут Царю такие требования, перед какими «бледнеют» требования «либеральных земств». Некоторые российские интеллигенты, почуяв неладное, попытались уговорить С. Ю. Витте предотвратить кровопролитие. Витте ответил двусмысленно («умыл руки»). У власти (в целом) выбора не было. Принять революционную, точней провокационную,

петицию было невозможно, отговаривать рабочих — поздно. Оставалось одно, — не дать толпам соединиться и захватить центр города, т.к. МВД было ясно, что толпу, не обнаружившую Царя, непременно подстрекнут на массовые безчинства и разбой. Для этого были вызваны войска, ибо полиция в России тогда была приспособлена лишь к задержанию отдельных злоумышленников, но не к борьбе с массовыми безпорядками. 9-го утром толпы рабочих (в общей сложности до 300 тысяч человек!) с разных концов Петербурга двинулись к центру. Гапон шёл во главе толпы, направлявшейся от Нарвской заставы. У Обводного канала они натолкнулись на армейские цепи. Гапон явно не ожидал, что власть проявит твёрдость. Стали призывать солдат пропустить шествие. Последовал предупреждающий залп холостыми. Толпа дрогнула, но затем угрожающе пошла на солдат. Тогда был дан настоящий залп и прямо в толпу... Подобное же произошло в других местах столицы. Казаки и солдаты быстро разогнали всех. Было убито около 130 человек и ранено несколько сотен (революционеры потом многократно завысили эти цифры!). Пресса (а мы помним, у кого она была в руках) моментально на всю Россию и на весь мір разнесла весть о «неслыханном злодеянии Царского режима». Гапон бежал за границу. Там он начал понимать, кто на самом деле и для чего управляет «русской» революцией, и это стало приводить его в большое смущение, хотя поначалу он продолжал писать в Россию гнусные воззвания против «зверя-царя». Вернувшись впоследствии тайно, он был зверски убит Рутенбергом и его подручными (слишком много узнал!...). Общественность была крайне возбуждена событиями. Революционеры разных толков начали террор. 4 февраля был убит бомбой эсера Каляева генерал-губернатор Москвы Великий Князь Сергей Александрович. Его вдова, сестра Императрицы, княгиня Елизавета Фёдоровна посвятила себя иноческой жизни, устроила Марфо-Мариинскую обитель в Москве с целью медицинской помощи и благотворительности неимущим. Между прочим, она навещала Каляева в тюрьме, старалась склонить его к покаянию, чтобы избавить от казни, дарила Евангелие. Но убийца Каляев предпочёл быть казнённым, не раскаиваясь, то есть стать и самоубийцей. Убийства министров, губернаторов, полицейских и всех, кто осмеливался быть на стороне власти, следовали одно за другим. Почти все винили Государя лично. Дворянское собрание С.-Петербурга лишь не очень значительным большинством голосов приняло «адрес» в поддержку своего Царя после событий 9 января (219 против 147). Некоторые приближённые в испуге советовали Государю отмежеваться от происшедшего, заявив, что войска стреляли без его ведома. Но Государь, очень глубоко переживавший «кровавое воскресенье», что явствует из его дневника, и не подумал прятаться

за спину кого-либо, приняв всю ответственность на себя! По его поручению Д. Ф. Трепов, назначенный вместо Фуллона, 19 января привёз в Царское Село делегацию рабочих с разных заводов Петербурга. Государь прямо укорил их за то, что они «дали себя вовлечь в заблуждение и обман изменниками и врагами нашей родины», и сказал: «Стачки и мятежные сборища только возбуждают толпу к таким безпорядкам, которые всегда заставляли и будут заставлять власти прибегать к военной силе, а это неизбежно вызывает и невинные жертвы». Тем самым Государь Николай II недвусмысленно дал понять, что если бы он был в Петербурге 9 января, то, возможно, сам бы и приказал войскам стрелять! Он простил рабочих, велел учредить комиссию для выяснения их действительных нужд и выдать 50 тысяч рублей пособия семьям пострадавших. Комиссия натолкнулась на то, что рабочие Петербурга собственно экономических и социальных требований не имеют, но их представители — социалисты выдвигают только политические требования. Работа комиссии кончилась ничем.