Велимир Хлебников

Татлин был тогда председателем Московской художественной коллегии Отдела ИЗО, а еще в 1917 году Хлебников предложил ему войти в общество Председателей земного шара. По большому счету, это были должности одного порядка. Никакой реальной власти, никакой возможности влиять на политическую или социальную ситуацию у Татлина на этих «должностях» не было. Что же касается искусства XX века, то тут влияние и Татлина, и Хлебникова бесспорно. Татлин едва ли хорошо представлял себе, что такое Третий Интернационал, однако его знаменитая «Башня», по замыслу превосходившая в полтора раза по высоте Эйфелеву башню, явилась едва ли не самым грандиозным проектом всего русского авангарда. Разумеется, проект этот остался неосуществленным. Художественная общественность внимательно следила за тем, как продвигаются дела у Татлина. Объяснить устройство, назначение и смысл памятника взялся Николай Пунин, также мало знакомый с самим Третьим Интернационалом.

По мысли Татлина и Пунина, это гигантское сооружение должно стоять на одной из центральных площадей. Башня будет представлять собой вращающуюся конструкцию нескольких уровней: нижний уровень — вращающийся куб. Он вращается со скоростью один оборот в год. Это огромное помещение, где будут располагаться органы законодательной власти, проходить заседания интернациональных съездов. Второй уровень — вращающаяся пирамида. Она вращается со скоростью один оборот в месяц, и в ней могут находиться исполнительные органы Интернационала. Наконец, верхний уровень — вращающийся цилиндр, который совершает один оборот в сутки. Там может помещаться пресса. И куб, и пирамида, и цилиндр будут выполнены из стекла, так что каждый гражданин сможет видеть все происходящее там.

Читая это описание, вспоминается утопия Хлебникова «Мы и дома»: стеклянные комнаты-каюты, железо-стеклянные дворцы, дома-остовы, двигающиеся архитектурные формы. И для Хлебникова, и для Татлина будущая жизнь предстает в гармонии технического прогресса и природы, естественных потребностей человека. Эти идеи, совершившие революцию в искусстве, в тот момент казались сродни революции социальной. Пунин писал: «Я спрашиваю, какая разница между Третьим Интернационалом и рельефом Татлина или „Трубой марсиан“ Хлебникова? Для меня никакой. И первое, и второе, и третье — новые формы, которым радуется, играет и применяет человечество».

[108]

Разницу пришлось увидеть довольно скоро. Николай Пунин будет арестован в 1949 году и погибнет в одном из лагерей ГУЛАГа в 1953 году. Его могила в Абези находится рядом с могилой выдающегося русского философа Льва Карсавина, умершего там же годом ранее. Владимир Татлин умрет своей смертью в том же 1953 году, всеми забытый. В последние двадцать лет жизни он занимался в основном сценографией, но и в этой области осуществить удавалось не очень много. Критики писали, что его работы имеют антинародный характер и могут радовать только «безродных космополитов».

Но если в 1919–1920 годах и Татлин, и Пунин еще полны надежд и радостно занимаются организационной работой в Москве и Петрограде, то Хлебников очень скоро увидит красный террор в его самом ужасном обличье. При этом Хлебников заводит самые невероятные знакомства, бесстрашно исследуя глубины каждой человеческой души. Его притягивают к себе чудаки и странники, авантюристы и мечтатели — все, кто не замыкается в узком мирке мещанского благополучия. Больше всего Хлебников не любил тех, «чье самолюбие не идет дальше получения сапог в награду за хорошее поведение».

Глава шестая

ХЛЕБНИКОВ И «ПРЕДСЕДАТЕЛЬ ЧЕКИ»

1919–1920

Судьба щедро дарила Хлебникову встречи с необычными людьми, и он сам постоянно искал таких встреч. В этот приезд Москва и москвичи быстро наскучили ему. Он получил аванс от издательства «ИМО», а дальше, вместо того чтобы доводить до конца начатое дело, уехал в Харьков. Маяковский не мог понять причин его отъезда. В некрологе он пишет: «Ездил Хлебников очень часто. Ни причин, ни сроков его поездок нельзя было понять. Года три назад мне удалось с огромным трудом устроить платное печатание его рукописей… Накануне сообщенного ему дня получения разрешений и денег я встретил его на Театральной площади с чемоданчиком. „Куда вы?“ — „На юг, весна!..“ — и уехал. Уехал на крыше вагона». [109]

Если отъезд из Астрахани в Москву можно было бы объяснить стремлением избежать голода, тифа, войны, то отъезд весной 1919 года из Москвы в Харьков такому логическому объяснению не поддается. Может быть, Хлебникова не устраивало общество Луначарского и Бриков. Может быть, ему не понравилось то, как быстро московские друзья приноровились к новым условиям, как рьяно занялись они устройством своего быта, как приспособились писать на заказ. Может быть, он боялся пропустить что-то важное и ехал «слушать музыку революции».

С отъездом Хлебникова Маяковский не прекратил хлопоты по изданию его произведений. И весной, и летом 1919-го он предпринимает конкретные шаги для этого. Тем не менее книга так и не вышла.