Венчание со страхом

— Да ты что? Я — с ним?! Нет! Я полгода как… — Жуков не закончил фразы — сильный толчок в грудь едва не сбросил его с крыльца.

— Я тебе говорил, чего я не переношу? Говорил — нет? Я тебе дал заработать на мотоцикл, дал — нет? Я тебе что потом сказал, а? Не помнишь? А ты что ответил? Все, мол, куплю железо и больше ни одной ходки, а сам… — Акела сгреб его за куртку, рывком притянул ; к себе и начал бить головой об стену.

— Нацист, нацист, — плакала Кораблина. — Как он с ним… А эти — его свита, сидели, смотрели и только фарами в такт ударов мигали. Стая… А он его так безбожно бил. У Ромки все лицо было в крови!

— Да я вот полгода уж как ничего у него не брал! Ты белены объелся, что ли? — визжал Жуков, пытаясь защищаться, но тщетно — руки его были зажаты словно в тисках. — Я ни «косячка» у него больше не брал! Ты чего? Ты же сам говорил: наш закон… Я что, закона не знаю?!

— Я тебе говорил, когда ты к нам пришел: закон — мое слово? Говорил? То, что ты сам нажрешься или нанюхаешься этой дури, — мне все равно: лопай, подыхай, но не у меня на глазах, понял? Не в моей стае! Я ненави— жу это! И никогда… не позволю тебе… Мое слово вот так… Ты сказал: «Вот соберу только на мотор и завяжу». Ты говорил это мне? Ты обещал?

— Но я же все… как ты сказал… с тех самых пор, — скулил Жуков, размазывая по лицу слезы, кровь, пыль, ползая по крыльцу и все стараясь увернуться от ног, обутых в сапоги-чоперы[5], этих точно железных ног Акелы, нещадно пинающих его в грудь, в живот, под ребра, — я сделал, как ты велел! Я с ним не имел больше дел! Никогда! Никаких! Полгода уж как…

— Лжешь! — новый удар угодил ему в грудь. — Его видели у твоего дома. В тот день, утром видели…

— И тогда, — рассказывала Кораблина, — я… я ничего, я просто слушала, даже к двери не побежала, хотя могла уже ее открыть, в ноги что-то вступило. А Ромка, он завизжал как резаный, я никогда не слыхала такого визга, словно и не парень это голосил…

— Не бей меня!! Ну пожалуйста, Акела! Я не знаю ничего! Я не видел Крюгера! Я был здесь, здесь, здесь!

Акела отпихнул его к двери.

— Ты ведь знаешь, что мне на дела Крюгера до сей поры плевать было? — спросил он почти мягко.

— Да, да, знаю… ты говорил… Это нас не касается… Он дембелю «травку» гонит — это не наше дело… Стая не должна вмешиваться… Такой закон…

— А ты знаешь, почему я выгнал из стаи Хана?

— Ребята что-то болтали… Я не придал значения…

— Знаешь, что Крюгер заставлял его делать?

— Нет… да, знаю.

— И он делал это. За деньги. Крюгер платил ему так же, как и тебе.

— Нет! Слышишь ты — нет!! Никогда! Этого не было! Ну как ты можешь меня сравнивать с… Я не видел его, как тебе еще объяснить?! Ну как?! — Жуков почти рыдал в голос.

— Он был около твоего дома. Его видели. В то самое утро, — Акела наклонился над поверженным парнем. Его лицо заслонило от Жукова луну, плывущую по вечернему небу. — Ребята это выяснили железно. Вот они, спроси их сам. К кому же он приезжал тогда, а?

— Ну я не знаю. Они ошиблись… этого не может быть… Я был у Светки, с ней был, ну спроси ее сам, спроси, пожалуйста!

— Падаль ты, вот что, — Акела пнул его напоследок. — Шакал. Девку еще подставляешь, падаль. Чтоб ноги твоей больше у нас не было! А Крюгеру, этой грязной… передай своему: мы с ним еще встретимся. Мне ножа для него не потребуется. Я ему печень вырву и съесть заставлю. Так и передай. После смерти Зеленого нам вдвоем в этом городишке тесно стало…

— И вот после всего этого ужаса они уехали, — продолжала Кораблина. — Я втащила Ромку в комнату, он был весь избитый, грязный. Я… ну, я тоже кое-что поняла уже тогда. Поэтому я стала спрашивать. Он сначала не хотел говорить, потом признался мне: есть один человек — Крюгер, он работает в какой-то фирме, но это все ерунда, фикция. На самом деле он бабай — он так и сказал, сбывает наркотики. Ему откуда-то привозят партию, он в Москве забирает товар, но сам ни грамма не продает. На это у него какие-то рабы имеются. Ромка, оказывается, два года у него в таких «рабах» ходил, продавал марихуану, потом героин. Он мне объяснил: деньги на мотоцикл копил. Тогда как раз эта стая только начиналась, все городские туда повалили, и он туда же. Этот Акела ему разрешил накопить, а потом сказал: все, увижу с Крюгером — по стенке размажу. Там и другие ребята так же подторговывали, хотели подзаработать. Ромка поклялся мне, что с этим Крюгером давно уже порвал, а я, ему сказала: «Они же говорят, что его видели у твоего дома». А он мне: «Я же был здесь!», а я: «Но не утром же!» А он… ударил меня по щеке, заорал: «Дура! И ты туда же!. Один мордует ни за что, другая сомневается! А я вас всех», — тут он начал ругаться. А потом кричит: «А пошли вы все от меня, я сам все узнаю, сам разберусь, и никого мне не надо!» — хлопнул дверью и убежал. Мальчишка, дурак несчастный… А я… я ревела как корова. Мне было страшно очень…

Катя слушала эти причитания очень внимательно, а в мозгу ее вертелось навязчивое: «Крюгер — где я слышала эту идиотскую кличку? Где, кроме фильма?»