Венчание со страхом

— На охоту никак собрались, товарищ майор? Никак важный зверюга наклевывается? — так сказал дежурный по оперативно-техническому отделу, накануне вечером выдававший Колосову спецтехнику — мощную оптику и набор хитрых «ушей» — приспособлений для прослушивания на дальнем расстоянии. — Будьте покойны, для любой охоты эти игрушки сгодятся. Даже на сверхкрупную дичь. Пользоваться знаете как?

Колосов кивнул: со спецтехникой он дружил давно и серьезно.

Главным объектом наблюдения он выбрал сектор первый — обезьянник. Если на базе и происходит нечто странное и зловещее, истоки, судя по всему, надо искать у предков. Приближаться к клеткам не стал из осторожности: еще почуют макаки, гвалт поднимут. Подслушивающий «жучок»-микрофон закрепил на березе метрах в двухстах от клеток. Тщательно настроил приемйое устройство: загорелся красный индикатор — вроде работает. Теперь настала очередь позаботиться о том, чтобы выбрать наиболее удобное место для визуального наблюдения.

Самый оптимальный вариант, конечно, был «верхний». Колосов придирчиво осмотрел несколько деревьев: то слишком сухое, это тонкое, то — гладкое без сучков. Подходящей оказалась дикая груша, корявая, старая и какая-то уютная: на развилке ее толстых ветвей так и тянуло свить теплое гнездышко. Никита с огромной осторожностью пристроил оптику, затем вскарабкался сам: «Эх, кто тут Тарзан, еще поглядеть надо. Только наши б не узнали, а то засмеют». Кое-как закрепившись страховкой, он начал настраивать гляделки — так непочтительно именовали эти великолепные цейсовские изобретения бывалые асы из оперативно-технического. В дополнение к ним у него имелся и мощный полевой бинокль, его, к счастью, и настраивать было нечего.

А потом потянулось долгое томительное ожидание. Первые лучи солнца уже сушили росу на траве и листьях. Птицы проснулись и завели свой вечный мелодичный треп в густых кронах. Заметно потеплело. И Никита тихонько начал дремать.

Из предосторожности он все же надел наушники — не пропустить бы чего в этой нирване, еще раз проверил страховку. Глаза его слипались, веки тяжелые, он чувствовал — еще мгновение, и он… Резкий злобный визг едва не сбросил его с дерева. Он поправил наушники, умерил громкость на приемнике и прильнул к окуляру: обезьяны проснулись. Все было отчетливо видно, слышно довольно сносно, но с какими-то трескучими помехами, однако он пока не чувствовал в себе жилки натуралиста-любителя, а потому оперся спиной о ствол груши, вытянул поудобнее ноги и подставил лицо солнечным лучам, пробивающимся сквозь листву: бог с ними, с макаками, успеем еще налюбоваться.

Так прошел час, миновал второй. Около половины седьмого у клеток наконец-то появился заспанный лаборант. «Ага, маменькину сынуле теперь тут ночевать разрешают. Калязиной-то нет. Вот он и радуется на природе. Ну и куда же ты у нас, сынуля, чешешь?»

Лаборант «почесал» в неизвестном направлении — скрылся за углом обезьянника. Минут через двадцать вынырнул с ручной тележкой, нагруженной овощами и фруктами. Предки встретили его ликующим уханьем, суетной мимикой и одобрительными жестами.

Колосов лениво наблюдал процесс кормления приматов. Суворов клеток не открывал. Металлическим крюком он вытягивал кормушки на безопасное расстояние, накладывал порции овощей и с грохотом задвигал обратно. В семь у клеток появился второй посетитель — Званцев. Голый по пояс с махровым полотенцем на шее. Он похлопывал по прутьям, бормоча что-то нечленораздельно-ласковое. До Никиты в наушники доносилось: «Молодец, дурачок… жуй хорошенько…» Словом, демонстрировалась полная идиллия взаимоотношений. Никита навел объектив на Хамфри. Тот сосредоточенно трудился над кормушкой. По бороде его текла слюна. Куски яблок, репы и дыни исчезали с удивительной быстротой. «А и верно, классная оптика, — отметил Колосов. — Какое четкое приближение объекта. А ты, смазливый мужичок, оказывается, предок. Вон как на тебя дама пялится».

Флора, прильнув к боковой сетке, угрюмо наблюдала, из своей клетки за соседом. Видимо, ей мерещилось, что Хамфри достались лучшие куски.

И тут на дорожке появился Ольгин в спортивном костюме цвета болотной ряски. Обезьяны мигом встревожились. Чарли заметался из угла в угол, затем вскарабкался на сук, укрепленный под самым потолком. Флора ощерилась. Хамфри тоже прекратил есть. Он уцепился длинными руками за прутья и замер.

— Ешь, — произнес Ольгин. Колосов слышал его хрипловатый баритон в наушниках совершенно отчетливо. — Ну-ка ешь, тебе это сегодня особенно нужно. Я кому сказал.

Никите показалось, что антрополог подкрепит свой приказ нажатием кнопки на том самом «мозговом раздражителе», однако ничуть не бывало. Ольгин достал из кармана яблоко, показал обезьяне, надкусил, затем швырнул в клетку. Хамфри помедлил, затем потянулся к огрызку.

Ольгин направился к ветпункту. Потом прошло еще бог знает сколько времени. Солнце уже жарило вовсю. Никита ослабил страховку, скинул куртку, оставшись в футболке и джинсах: терять удобный пункт наблюдения из-за солнцепека он не собирался.