Венедикт Ерофеев: человек нездешний

И что это у тебя в письме за “право вмешиваться” в какую-то там твою личную жизнь. Я ничего не понял, когда мне говорит с апломбом королева обеих Сицилий, да ещё в оловянной манере изъясняясь, тут я не берусь что-нибудь понимать, да и не интересно. Вообще говоря, того, что называют любовью, у нас с тобой никогда и не было. И, дай Бог, никогда не будет. Лишь причудливая форма полувраждебности-полуфлирта, декларативные шашни, единоборство ублюдочных амбиций и противостояние двух придурков. С 1 по 11 июня я сверх основных своих дел был ещё занят тем, что тебя терпеть не мог: 11-го, часов в 6 вечера по местному времени, я тебя полюбил, но к полдесятому ты мне обрыдла и надоела. И вчера утром ты совсем уже подохла, но вот сегодня вечером опять зашевелилась. <...>

Мои планы на работу — совершенно слабоумные планы. С моими здешними ребятами и с каждым порознь — отношения ровные и приязненные. Женщины — образцы твоей искренности или твоей воспитанности, мужчины — титаны рассудительности, корифеи немногословия, исполины такта. По вечерам кидаются в мою комнатёнку и на мой балкон, потому что у меня идеи, у меня в голове больше абсурда и неожиданных инициатив. Между прочим, местные женщины пробовали взять надо мной опеку, все пятеро. Помышляли выдать мне в конце этого месяца жалованье натуральным образом, т. е. в виде пальто, костюма или ещё чего-нибудь. Но я им сказал глупым, что лучше я сделаю так: 20-го числа каждого месяца я буду посылать по сотне моей столичной подруге Еселихе (Еселёвой. — А. С.),

моей особой московской подруге. Но ничего из этого так и не вышло...»¹⁷

В это же самое время Валентина Зимакова пишет ему в Узбекистан письмо. Она надеется, что её Веничка наконец-то образумится и обратит на неё, брошенную с ребёнком жену, благосклонный взгляд. Как часто бывает в подобных случаях, такие письма не приносят ожидаемого результата. Валентина ещё рассчитывает на его порядочность, на присущую ему сердечность. Но, упоминая о своём пристрастии к спиртному, она не возвращает его к себе, а вызывает, как я предполагаю, у него сильное раздражение. Валентина понимает, что он уже давно уклоняется от общения с ней и ребёнком. Выплеснув свою любовь к сыну на страницы поэмы «Москва — Петушки», её Веничка убил эту любовь в самом себе. Как только он поставил последнюю точку в этом своём детище, его отцовская любовь превратилась в гражданский долг, столь ему ненавистный. Теперь он должен сделать надлежащие выводы, с кем ему жить и как ему жить. Пусть даже в ущерб своему здоровью и своей совести. Ему представляется, что всё с ним происходящее теперь имеет прямое отношение к его будущим сочинениям. Если даже государству он отказал в праве считать его своей собственностью, то тем более никому из женщин он не позволит посягать на его свободу. Даже Юлии Руновой, которая понимает, с кем её свела судьба, но по бабьему своему упорству не один уже год пытается впрячь его в семейную жизнь. Забыла пушкинское мудрое слово: «В одну телегу впрячь не можно / Коня и трепетную лань».

Зная подоплёку кочевой жизни Венедикта Ерофеева, было понятно, что письмо его жены Валентины желаемого результата не возымеет. Однако не поэтому она это письмо написала. Просто не смогла подавить в себе свою к нему любовь:

«Веничка, здравствуй.