Венедикт Ерофеев: человек нездешний

Литературные дела Венедикта Ерофеева налаживались. По крайней мере, как он уверял в этом сестру Тамару: «С Запада обнадёживающие новости. В начале октября мы провожали в Вену отъезжающих в Тель-Авив супругов Белогородских. Они застряли в Вене по случаю беременности и два раза в месяц названивают. Так вот: мои издания на Западе вовсе уж не так химеричны, как мне прежде казалось. Вот только те издания, которые они знают: Тель-Авив (на рус[ском] языке), перепечатка на русском же языке в альманахе “Мосты” (Мюнхен), на французском языке в обезображенном и урезанном виде. Звонил по этому поводу и жаловался Иоффе из Франкфурта-на-Майне, и Делоне из Вены, и Белогородская из Вены, и Виктор Некрасов из Лондона. Последнего ты знаешь, это автор “В окопах Сталинграда” и пр., (два с половиной года как эмигрант), и ещё одна публикация — по главам, растянуто, на итальянском языке в журнале “Экспрессо”. Виктор Некрасов, кстати, умолял целых две минуты перестать пить и заняться литературным делом. Смешнее всего, что два дня спустя позвонил участковый 108-го отделения милиции Фрунзен[ского] р[айо]на и требовал того же самого, с той только разницей, что он, как Тамара Гущина, избегал разговоров на темы литературных дел. Как только будешь в Москве, заглядывай. Вот ещё тебе ориентир. У входа в наш подъезд висит доска “Здесь с 1945 по 1953 год жил С. С. Прокофьев” (он жил этажом ниже). [Я, во всяком случае, рад, что на склоне лет стал прозорливее и вовремя сменил кандидатку биологических наук на кандидата экономических наук. Если кто-нибудь усмотрит в этом цинизм, то он дурак непрох[одимый][346]. Всем Ерофеевым по привету»

¹⁰.

В одной из своих записей Венедикт Ерофеев процитировал Галилея: «Число дураков неисчислимо»¹¹.

Желание человека обустроить собственную жизнь вполне объяснимо. Ведь невозможно постоянно мыкаться по чужим углам. Другое дело, как Венедикт Ерофеев решил эту задачу. Не подтвердилась ли в его случае мудрая русская пословица: «И на старуху бывает проруха»? Разве что в его защиту скажешь: «Венедикт Ерофеев стал жертвой обстоятельств».

Однако в контексте творчества и жизни Венедикта Ерофеева его второй брак возможно истолковать иначе. Ведь «жить как все» было для него хуже смерти. Не соответствует ли его решение присущей ему навязчивой мании физического саморазрушения?

Именно об этом впервые сказал Михаил Эпштейн: «Но Ерофеев никак не мог и не хотел воплощаться. Он себя разрушал, скорее всего, сознательно. Он разрушал себя как автора — и это отзывалось в погибающем персонаже (имеется в виду Веничка из поэмы «Москва — Петушки». — А. С.). Он разрушал себя как персонажа — и это отзывалось в погибающем авторе. Он закончил поэму о себе: “Они вонзили мне шило в самое горло... С тех пор я не приходил в сознание и никогда не приду”. Если бы не лёгкость Вениного саморазрушения, как посмел бы он так пророчить о себе? “...Никогда не приду”. И ведь в самом деле, прожив после такого конца двадцать лет, Веня так больше и не приходил в полноту творческого сознания. Вспышками в нём что-то мелькало и угасало — агония дара. Последней строкой “Петушков” он убил и героя, и себя. Писатель, желающий своё творчество продолжать, никогда так не закончит из суеверного ужаса»¹².

Мания саморазрушения у Венедикта Ерофеева оформилась в жизненную философию, основным постулатам которой следовал его ближайший круг — так называемые «венедиктианцы». Вот почему во Владимире о его окружении разнёсся слух как о секте самоубийц с ним во главе.