Венера плюс икс. Мечтающие кристаллы

– Как пожелаешь, – ответила Клисса в закрытую дверь и вернулась к шитью у лампы.

Тропинка, что взбиралась вверх по склону в сторону леса, вся утопала во мраке, когда Кори шел по ней, зовя брата по имени и озираясь. Воздух был стылый и тихий, по нему плыл пряновато-удушливый запах прели. Кори сплюнул, высморкался в рукав.

– Чертовщина какая-то, – пожаловался он вслух. – И какая может быть охота в десять вечера? Ох уж этот пёс – что один, что второй… Элтон! Элтон, черт тебя за ногу, Дрю!

Крик эхом разнесся по лесу. Тварь, бесформенной грудой лежащая во мраке, уловила его – равно как и малейшие колебания земли, проминаемой под ногами идущего, – но даже и не шелохнулась, потому что продолжала считать себя мертвой.

Кори прошел мимо, глядя вперед и по сторонам. Под ноги он не смотрел – места эти он знал как свои пять пальцев.

– Элтон!

– Кори? Это ты?

Кори Дрю замер на месте. В той стороне, откуда донесся голос, деревья чернели, как кресты на кладбище. Голос был тихий и какой-то сдавленный.

– Элтон?

– Я нашел Кимбо.

– Где ты запропастился? – в ярости воскликнул Кори. Непроницаемый мрак давил ему на нервы, а тут еще и голос брата звучал как-то не так. Уж больно напряженно, подавленно. Услышав, что неунывающий Элтон Дрю звучит так, Кори вдруг удивленно осознал, что всю его злость на брата как рукой сняло.

– Я его звал, Кори. Свистел, но мой старина не отзывался…

– Совсем как ты, босота. Ты почему коров доить не пришел? Ты где вообще? Тебя ж в этой темени не разглядишь! Ты там не в капкан наступил, а?

– Знаешь, он никогда раньше так не поступал, – голос, идущий из темноты, полнился тоской, глухой и неизбывной.

– Элтон, что, черт возьми, с тобой происходит? И почему меня должна волновать твоя пропащая псина? Где…

– Это, наверное, оттого, что он никогда раньше не умирал.

– Чего-о-о-о? – Кори поцокал языком, потом спросил: – Ты что это такое несешь? Уже совсем сдурел?

– Кимбо умер.

– Ким… да быть такого не может!

Внезапно перед глазами Кори явственно предстала давешняя сцена – Бэйб, лежащая в ручье без сознания, и Кимбо, задержавший медведицу до прихода Элтона.

– Как… как это случилось?

– Как раз это я и собираюсь выяснить. Его на куски разорвали.

– Разорвали?

– От него местечка живого не осталось, Кори. Это уже не мой пес, а какое-то… месиво.

– Пресвятой Боже! Медведь напал?

– Нет, брат, не медведь. И никакая другая четвероногая тварь. Он здесь весь, ничто не съедено. Тот, кто убил его, сделал это просто так.

– Боже, – повторил Кори. – Кто же это мог… – Помолчав с минуту, он добавил: – Нам домой нужно, Элтон. Какой толк сидеть возле него всю ночь?

– Толк есть. Я дождусь рассвета, отыщу след – и по нему доберусь до того, кто с псом моим так обошелся.

– Ты или пьян, или спятил, Элтон.

– Я не пьян. Думай что хочешь, а я остаюсь здесь.

– Ты про ферму, часом, не забыл? Не собираюсь я утром доить в одиночку всю ораву в двадцать шесть коров, как сегодня вечером было!

– Кому-то придется это сделать. Я не смогу, остаешься ты.

– Ну и мерзавец же ты, а! – заорал Кори. – Если сейчас же не пойдешь со мной – знать не знаю, что с тобой сделаю!

Голос Элтона по-прежнему звучал спокойно, даже сонно:

– Лучше тебе уйти.

Кори двинулся вперед, пытаясь угадать в темноте путь к брату.

– Я сказал, – голос перешел в шепот, – уходи.

Кори шел дальше. Металлический щелчок, прозвучавший в наступившей тишине так резко, будто бы стрекот механического сверчка, подсказал, что Элтон снял с предохранителя винтовку.

– Ты что, – одуревшим шепотом уточнил Кори, – оружием мне грозишь?

– Так точно, дружище. Ты затаптываешь следы. Они мне пригодятся на рассвете.

Некоторое время тишину ночи нарушало только сопение Кори, но вот он сказал:

– Элтон, ты забыл, что у меня тоже есть ружье. Пойдем домой.

– Ты меня не видишь.

– И ты меня – тоже. Мы на равных, брат.

– Ошибаешься. Я-то знаю, где ты стоишь. Я здесь уже четыре часа.

– Я по тебе могу солью из своего дробовика залепить!

– А я из своей винтовки – свалить наповал.

Помолчав еще немного, Кори Дрю развернулся и в угрюмом молчании побрел домой.

Черной масляной грудой лежало оно во мраке, неживое и смерти не ведающее, притом возомнившее себя мертвым. Живые – видят и двигаются. Неживые – не делают ни того, ни другого. Оно устремило свой затуманенный взор к кронам деревьев, переваривая оплывшими мозгами накопленные за день впечатления. Оно анализировало их, расчленяя на компоненты – точно так оно поступило с теми живыми, кого встретило при свете дня; оно сопоставляло, упорядочивало – и делало свои выводы.