Венец Государя

Софью тошнило, от воплей несчастных девушек стыла кровь. Кружилась и сильно болела голова. Она подозревала, что боль пришла от странного запаха букета цветов, который Балам дал ей вначале игры. Она закрыла уши ладонями и перевела взгляд на игроков-ягуаров, которые в скором времени предстанут перед богами, в честь которых они сегодня играли. В отличие от рабынь они стояли очень спокойно. К ним медленно приближалась группа девушек, нагруженных цветами.

– А если бы выиграли орлы, ягуаров все равно бы принесли в жертву? – спросила внезапно Софья Балама.

– Конечно, – удивленно ответил он. – Они же избранные.

Софья вновь посмотрела вниз на воинов-ягуаров. Обнаженные девушки, украшенные гирляндами цветов, окружили игроков, снимали с них всю одежду и бросали ее на землю, а потом обмазывали избранных темно-синей краской. Софья знала, что синяя краска – ритуальная. Софья стало противно, почти до боли в сердце, и она отвела глаза от воинов и девушек. Все, что делали девушки, выглядело непристойно и гадко! Во всех их действиях было что-то отвратительное и постыдное. Плоть не скрывали, ее нагло и бесстыдно выставляли на всеобщее обозрение.

– О, великие божества Солнца! Примите жертвы избранных! Их души отправятся в Обиталище Солнца! Преклонитесь перед вечными богами! – заорал жрец, и визжащая толпа, как один человек, рухнула ниц. Балам сильно дернул Софью за руку, и она упала на холодный пол трибуны, больно ударившись о него коленками. Снова и снова вопли жрецов неслись к безмолвному небу и звездам. Снова и снова толпа безмолвно падала ниц перед теми, кто знал волю богов.

К священному жертвенному камню по одному потянулись игроки-ягуары. Зрители мгновенно завопили, запели, заплясали на трибунах. Почти теряя сознание, Софья увидела, что многие зрители тоже стали срывать с себя одежды! Она растерянно прятала полные слез глаза и вырывалась из рук Балама. Он быстро взглянул на нее, схватил за руку и быстро потащил вниз по ступенькам. Она мало что соображала в ту минуту: от криков неистовой толпы шумело в голове, от обнаженной плоти тошнило.

– Почему, почему они все раздеваются? – не переставая, повторяла она.

– Потому что сегодня большой праздник, – отвечал Балам, но Софья не слышала его.

Скорее, скорее отсюда! Быстрее тени летела она вниз по ступеням. Кто-то хватал ее за руки, но она закрыв глаза, неслась за Баламом. Вдруг все стихло. Софья приоткрыла один глаз и увидела, что первого игрока уже принесли в жертву. Безголовое тело лежало на земле, конвульсивно подергиваясь. Яркий фонтан крови бил из перерезанной артерии, а жрец, взяв отрубленную голову за волосы, высоко поднял ее над своей головой. Толпа заорала, затопала, засвистела, заулюлюкала. Потом – глубокое молчание. И снова неистовые вопли. Раз – и отлетела голова второго избранного. Вжик-вжик – и уже несколько безголовых окровавленных тел лежит рядом со жрецом.

От вида крови Софью замутило. Увидев, как жрец потащил за длинные волосы к алтарю одну из девушек-рабынь, Софья потеряла сознание.

Балам оттащил бесчувственную девушку в джунгли. Когда она пришла в себя, Балам уже раздел ее и разделся сам. Софье было все равно. Ее сознание находилось где-то далеко, видела она себя как бы со стороны, и плохо соображала, что происходит вокруг. Голова раскалывалась от боли, а кожа зудела так, если бы в нее вонзались мелкие, но острые иголки. Болел каждый мускул истерзанного тела, и Софья не могла пошевелить ни рукой ни ногой. Она неподвижно лежала, глядя в далекое и надменное ночное небо, а равнодушные к ее беде звезды сияли холодным блеском и расплывались от накатывающихся на глаза слез.

Балам сидел рядом, куря трубку. Хорошо, что он догадался дать ей понюхать наркотических цветов, похвалил себя Балам, а то что бы он делал с ней? И так пришлось повозиться. Конечно, не хотелось торжествовать над бесчувственным телом, но… похоть победила разум. Одурманенная наркотическими цветами, Софья была покорна. Балам несколько раз восторжествовал над покорным ему телом, но особой радости ему это не принесло. Она никак не реагировала на его действия: ни криков радости или страха, ни вожделения, ни стонов страсти – ничего, и от ее равнодушия становилось скучно и пропадало желание.

Может, прав ее надменный отец? Они разные по крови и по религии. Он видел ее страх и отвращение во время ритуальной церемонии. Она не веселилась, как другие его подружки, предвкушая сладкую, бесстыдную, одурманенную наркотиками ритуальную любовь после игры. Она отводила глаза от обнаженных тел и не хотела открывать свое. Она была чужая ему.