Венецианская маска

Элизабетту крестили в Санта Мария делла Пиета. Адрианне и сестре Джаккомине, естественно, предложили стать крестными, но у монахини было свое мнение.

— Это не значит, что я не приняла бы с радостью эту обязанность, — объяснила она Мариетте, — но в этом случае кто мог бы быть более подходящим, чем Бьянка? Она всегда очень любила тебя и Елену, и вы обе всегда были чрезвычайно добры к ней. Хотя ей всего десять, у нее сильное чувство ответственности по отношению к маленьким детям, как ты знаешь, и доброе, нежное сердце. Она никогда не причинит вред кому-либо или чему-либо. Я думаю, она заслуживает этой чести.

Мариетта приняла предложение монахини, и Доменико согласился с этим. Ему нравилась девочка, которая приходила навестить их с монахинями несколько раз, с тех пор как он женился на Мариетте.

Реакция Бьянки вылилась в совершенный восторг.

— Да, пожалуйста! Как чудесно! Могу я держать Элизабетту во время крещения?

Мариетта, которая специально приехала в Пиету, чтобы увидеться с ней, кивнула, улыбаясь.

— Я уверена, Адрианна согласится на это.

Как и на свадьбе Мариетты, Елена смотрела из-за решеток, как крестили ее дочь. Ей было приятно, что Бьянка была крестной и держала Элизабетту на руках. В первый раз она видела свою дочь с тех пор, как отдала ее. Несмотря на намеченные планы, Елена осознала после первого расставания, что ее душевные муки будут возникать каждый раз, когда ей придется видеть, как уходит ее ребенок. Тем не менее она не пропустила это особое событие в жизни своей дочери, несмотря на острую тоску, которая ожидала ее позже. Она была рада обсудить крестины на своей следующей встрече с Мариеттой, которая всегда предоставляла ей ожидаемый отчет о развитии и здоровье ребенка. Ей было приятно, что у Элизабетты ее глаза, хотя они были не того же самого фиалково-голубого оттенка. В волосах Элизабетты начинал проявляться медный оттенок, который перекликался с оттенком кудрей Мариетты. Только когда Мариетта была с Еленой, она вспоминала, что ребенка, которого она так любила, родила не она.

К огромному облегчению Доменико и Мариетты, Антонио наконец написал, что обосновался в Женеве. Это было не только свободное государство, у него были там друзья, которым он однажды оказал гостеприимство, когда они не могли найти квартиру в Венеции во время карнавала. Ему нравилась их дочь Дженни, но ему было запрещено жениться венецианским законом. Теперь, когда правила Ла-Серениссимы больше не относились к нему, они с Дженни собирались пожениться, и он должен был войти в банковский бизнес своего тестя.

— Какое письмо с доброй вестью! — воскликнула Мариетта, когда прочитала его. Затем, зная, что Доменико очень переживает, что все его братья так далеко, она подошла, чтобы обнять его. — Ты знаешь, мы могли бы навестить его как-нибудь.

— Я думал об этом. Я мог бы даже сделать это в следующий раз, когда мне будет поручена миссия в этой области.

Доменико хмурился над письмом, которое взял у нее. Женева находилась не слишком далеко, и Филиппо мог послать наемных убийц, если он когда-либо обнаружит местонахождение Антонио. Вряд ли он будет придерживаться традиционного этикета, соблюдаемого его предшественниками.

Хотя Доменико ничего не сказал Мариетте, он понимал, что раньше или позже он сам может стать мишенью мстительного нападения Селано.

Елена также скрыла от Мариетты, что она обеспокоена возможным заговором против Доменико. Она никогда не допускалась на какие-либо собрания, которые Филиппо проводил с семьей или коллегами по бизнесу, но она начала обращать внимание на всех, кто подходил к дворцу, и подслушивала без малейших угрызений совести, когда бы муж ни уединялся за закрытыми дверями со своими гостями. Часто она улавливала только обрывки того, что говорилось, но все записывала с датой и временем, когда она это услышала. Она надеялась, что однажды ее записи помогут заблаговременно предупредить Доменико через Мариетту.

Хотя она никогда не встречалась с Доменико, его безопасность стала жизненно необходимой для нее по двум причинам: он был человеком, которого любила Мариетта, и приемным отцом ее дочери.

Со временем Филиппо полностью поправился. Его раздражение от того, что Елена не может забеременеть, подогревалось визитами его матери. Хотя она стала хрупкой внешне, ее язык не утратил своей змеиной остроты, а глаза по-прежнему пылали злобой.

— Елена никогда не сможет иметь детей, — резко говорила она Филиппо, когда они были наедине. — Освободи себя от нее и женись снова.

Он опустил голову и осторожно изучал ее из-под прикрытых век.

— Что ты предлагаешь?

— Используй свои мозги! Твои предки всегда избавлялись от бесплодных жен или любого, кто стоял у них на пути. Что случилось с тобой? Ты даже не смог убить этого Торриси, когда у тебя была возможность.

Возмущение заставило его задрожать от гнева.

— Все, мама! — заявил он свирепо, вскакивая со стула. — На этот раз ты уйдешь и никогда больше не вернешься!

Он широкими шагами ушел прочь от нее, а она пронзительным голосом кричала ему вслед: