Венецианская маска. Книга 2

— Николо получит своего сына. Я не могу лишить мальчика всех преимуществ, которые у него будут, если воспитанием займется хороший отец.

— Я все сделаю так, как ты скажешь.

Все время, которое Мариэтта провела, сидя на краю постели Элены, ее не отпускала боль, а в течение последнего получаса она даже усилилась, но она терпела, покуда было можно. Ничего, Элена вот-вот должна родить, и тогда она со спокойной душой может отправляться домой. Конечно, трудновато будет забраться в гондолу, но ничего, как-нибудь она это осилит.

В конце концов потребовалась помощь сестры Джаккомины — перед самыми родами у Элены пошли воды, и при этом ее пронзила такая боль, что она впала в беспамятство. А у Мариэтты тем временем началось то же самое. Бедная Адрианна была вынуждена разрываться между ними двоими — оставив Элену на несколько минут, она должна была отвести Мариэтту в соседнюю спальню, переодеть ее там в одну из ночных сорочек Элены, уложить в постель и снова бежать к Элене.

Теперь эта пытка началась и для Мариэтты. Сестра Джаккомина старалась изо всех сил, Мариэтта кричала как резаная, и ее крики сливались с криками ее подруги в соседней спальне. А для Адрианны, казалось, время перестало существовать, женщина боролась за одного ребенка, в то время как вот-вот мог заявить о себе и второй. Она не знала, к кому ей кинуться. Наконец, обе подруги разрешились почти одновременно. Дочь Элены родилась на несколько минут раньше того, когда мертвым мальчиком разрешилась Мариэтта, которая некоторое время оставалась одна. И когда перепуганная Адрианна вбежала в спальню, где находилась Мариэтта, она увидела, как мать пытается дотянуться к своему внешне не внушавшему никаких опасений новорожденному.

Дважды просыпалась в эту ночь Элена от криков отчаяния своей подруги. Леонардо поставил в известность прислугу дома Торризи, что синьора Торризи остается на ночь у него и его супруги, но истинную причину сообщать, разумеется, не стал. Мариэтта и слышать не хотела о череде соболезнований и сочувствий от своих друзей и недругов, знакомых и родственников мужа. Элена рвалась к ней, но Адрианна строго-настрого запретила им обеим даже подниматься с постелей.

На рассвете Элена уже кормила свою дочь, которую она окрестила в честь своей матери Елизаветой, и гладила крошечную головку малышки со странно-нежным неиспытанным чувством. Адрианна, которая вместе с сестрой Джаккоминой всю ночь не смыкала глаз, выглядела как тень и прилегла ненадолго.

— Как Мариэтта? — спросила Элена.

— Мариэтта в неутешном горе, — печально ответила Адрианна. — Не увидь она своего ребенка, все было бы по-другому. Я очень за нее боюсь. Мне приходилось видеть женщин, которые после неудачных родов впадали в сильную меланхолию. — Она хоть в состоянии уснуть?

— Немного прикорнула, но это еще ночью. А сейчас она почти все время либо плачет, либо просто неподвижно лежит и ни с кем не говорит, как сейчас. Просто уставится в потолок и все, и слезы текут по щекам.

— А когда мне можно пойти к ней?

— Следует немного подождать, — Адрианна сделала паузу. — И, пожалуйста, не бери с собой Елизавету. Не сыпь ей соль на рану.

Элена ничего не ответила, но она еще вчера вечером приняла решение о том, как будет действовать. И когда Адрианна решила спуститься вниз, чтобы помочь сестре Джаккомине, которая занимались стряпней на кухне, Элена нежно поцеловала спою дочь.

— Хотела и надеялась побыть с тобой хоть чуточку подольше, — прошептала она ей, — но я всегда буду тебя любить.

Поднявшись с кровати, она босиком направилась в соседнюю комнату. Увидев ее, Мариэтта вздрогнула и с тоской во взоре взглянула на младенца в руках Элены.

— Хорошо, что ты принесла свою Елизавету, а то я уже спрашивала, как она там.

— Я не показать тебе принесла ее, — сказала Элена, усаживаясь на край постели. — Я хочу отдать ее тебе, — и с этими словами подала девочку Мариэтте.

Елизавета, словно понимая, что сейчас в ее жизни происходит что-то бесконечно важное, открыла глаза и повернула пока еще неосознанный взгляд на свою будущую мачеху. Лицо Мариэтты уподобилось лицу Мадонны — с такой нежностью она взирала на этот бесценный дар, только что вверенный ее заботам. Вся доброта, вся нежность, предназначенные ее ребенку, готовы были вылиться на эту девочку. Казалось, в Мариэтту вдохнули жизнь и наполнили ее душу покоем, тем покоем, что длился столь мимолетно и покинул ее, как только она осознала весь ужас происшедшего. Ей было-нелегко сейчас разобраться в своих мыслях.

— Но… но ведь ты говорила, что хочешь отдать девочку в Оспедале, — запинаясь, произнесла Мариэтта.

— Ей будет лучше, если она останется с тобой.