Настойчивое повторение слова «Тана» в этом месте не случайно. Начиная с 1303 года здесь размещались торговый центр и исследовательская лаборатория, посвященные одному-единственному продукту: пеньке, столь необходимой для изготовления швартовых и прочего такелажа. И торговые, и военные суда Республики могли запасаться необходимыми снастями только здесь – в «Кордерие» («Канатной лавке»). Само слово tana в современном итальянском языке значит «нора, берлога», но, согласно наиболее надежным хроникам, в данном случае название происходит от имени города, расположенного в низовьях реки Танай, или Танаис (современный Дон), из которого и поступала пенька и в котором поэтому венецианцы с 1281 года держали свои торговые представительства. Продолжайте идти по фондаменте де ла Тана вдоль тянущихся слева канала и высокой стены Арсенала, пока, вскоре после плавного изгиба канала, справа не откроется вход в сотопортего Кольтрера (
Об одном из них – Андреа (занимал эту должность с 1368 по 1382 год) рассказывают, что в молодости, на любовном свидании с монашкой из монастыря делла Челеста, в самый решительный момент он поинтересовался, что значит кольцо, которое монашка, как и ее товарки, носила на пальце. Услышав в ответ, что это знак их обручения с Христом, он искренне устыдился своих намерений, отказался от того, что совсем уже собрался осуществить, и с извинениями оставил девушку. Пока он плыл обратно в гондоле, крест на крыше монастыря поклонился ему в знак признательности. В этот самый момент Контарини ясно увидел, что ему суждено быть дожем.
В конце калле Контарина ее пересекает калле Сан-Франческо да Паула (
Обойдите памятник кругом. Фигура часового с ружьем, которую вы видите, была добавлена позднее. После необыкновенной истории, герой которой —
Солдат, верный за гробом
В сентябре 1921 года один гражданин, некто Виничо Сальви, заявил, что, когда он находился рядом с памятником Гарибальди в Кастелло, на него напал призрак – что-то вроде быстро промелькнувшей красной тени. Через пару дней это странное сообщение отошло на второй план, но неделю спустя супружеская чета, прогуливавшаяся возле монумента, была поражена «красной тенью, похожей на вспышку молнии», а на следующий день некий рыбак пострадал от «сверхъестественного создания, вроде красной тени» – он схлопотал огромную шишку на голове, слишком близко подойдя к статуе генерала.
Районными властями была быстро собрана экспертная комиссия. И на следующий вечер по меньшей мере пятнадцать человек расположились на аллее в непосредственной близости от монумента. Все было спокойно до часу ночи, когда двое экспертов решили обследовать статую. Красная молния поразила их быстрее, чем они успели ойкнуть. Пока остальные хлопотали над пострадавшими, тень замерла на месте и стала приобретать человеческие очертания. Она была в полном одеянии краснорубашечника и насторожено глядела на собравшихся, не говоря ни слова. Все с изумлением поняли, что перед ними призрак Джузеппе Золли, «Бепи-гарибальдийца», только заметно помолодевшего. До самой своей смерти, приключившейся несколькими неделями ранее, старый солдат говорил во всеуслышание, что всегда прикрывал спину своего генерала, а когда его не станет, не оставит его и в раю.
Родившийся в Венеции в июле 1838 года, он десятилетним ребенком застал революционные бури, всколыхнувшие Европу и пробудившие в нем сильные патриотические чувства, а уже юношей сделался одним из легендарной тысячи участников гарибальдийского броска на юг[78]
. И пронес верность итальянскому герою через всю свою жизнь.Эксперты удалились, сохраняя спокойствие. И через несколько недель, со всеобщего одобрения, к величественному монументу был добавлен еще один элемент: статуя гарибальдийца, который, стоя за плечами генерала, казалось, обеспечивает его безопасность. И лицу этого солдата были приданы черты юного Золли, венецианского гарибальдийца.
Что же касается его бренных останков – они до сих пор покоятся на кладбище Сан-Микеле. «Верный идеям Мадзини, – гласит эпитафия, – и вдохновленный своим вождем Гарибальди, он умом и сердцем был предан родине». Рядом с его урной – урны его сыновей, Эуклиде и Мамели[79]
.