Венецианский альбом

— Конечно, дорогая, — сказала она. — Но я буду рада вам в любое время, на всех моих суаре. И заходите как-нибудь чайку выпить — устроим с вами вдвоем милый британский файв-о-клок, хорошо?

— Только не говорите, что у вас есть настоящий британский чай, — смеясь, ответила я. — А то мне тут попадаются только бледные и безвкусные чаи, какой ни попробую.

— Но, дорогая, чай мне привозят исключительно из «Харродса», — сообщила она. — Откуда же еще?

Она потянулась ко мне и легонько поцеловала в щеку. Боюсь, я покраснела, потому что не привыкла, чтобы меня целовали графини. Наша студенческая компания распрощалась и двинулась по бульвару к причалу, где в ожидании вапоретто толпился народ.

— Надеюсь, мы все туда влезем, — заметил Генри, — пусть и как селедки в бочку.

— Надеюсь, всех разом на борт не возьмут, — сказала Имельда, — а то плаванье может закончиться на дне лагуны.

— Я совершенно точно не хочу ждать до половины двенадцатого, — заявил Гастон. — Может, попробовать пробиться вперед?

Но это казалось абсолютно невозможным. Путь нам преграждали семьи с корзинами для пикников, шезлонгами и зонтиками, а еще свирепые с виду бабки, готовые биться насмерть за свой пятачок пространства. К тому же мне совестно было бы взойти на борт на глазах у всех этих старушек и малышей. Франц определенно придерживался того же мнения.

— Думаю, это будет неправильно, — сказал он.

До того как мы успели что-нибудь предпринять, к нам присоединился граф Да Росси.

— А-а, молодежь! Вы тоже сбежали с суаре Габриэллы? Лично мне быстро надоедает современное искусство, и я не могу притворяться, что наслаждаюсь им так же, как остальные. — Тут он заметил, сколько народу на пристани, и проговорил: — Дио мио, не думаю, что все эти люди влезут в одно маленькое суденышко. Вам-то на него точно не попасть, уверяю.

Мы как раз собирались попробовать пролезть вперед, — сообщил Гастон.

— Погодите, я посмотрю, прибыла ли моя моторка, — сказал граф. — Может, я смогу вас подкинуть; надеюсь, вы разместитесь на борту.

— Как вы добры, — произнесла Имельда.

— Нельзя же бросать в беде таких же любителей искусства, как я сам. — Его обаятельная улыбка напомнила мне о Лео. — Идемте посмотрим, тут ли уже моя лодочка, я просил прислать ее к десяти — не сомневался, что дольше мне не продержаться, но отказать Габриэлле очень трудно. — Он говорил, одновременно окидывая взглядом набережную с несколькими причалами поменьше, а потом показал на слишком хорошо знакомый мне катерок из гладкого тика и воскликнул: — Ага, вот и она!

Все мы двинулись за ним, я шла с некоторой неохотой.

— Я прихватил с собой нескольких молодых друзей. Как думаешь, сможем их всех разместить? — крикнул граф человеку у штурвала.

— Попробуем.

Мужчина ступил на пристань из лодки, и мое сердце внезапно подпрыгнуло, потому что это оказался Лео собственной персоной. Граф тоже удивился.

— Лео, что ты здесь делаешь? — Он повернулся к нам. — Это мой сын. Он почему-то приехал за мной вместо слуги. Что случилось с Марио?

— У его брата день рождения, и я отпустил его на весь вечер. К тому же я не против прокатиться по лагуне, сегодня такой хороший вечер. — Лео меня не видел. Он протянул руку, чтобы помочь отцу, потом — Имельде. Франц с его неизменно хорошими манерами пропустил меня вперед. Лео протянул руку мне и вдруг застыл. — Джульетта! Я что, сплю? Вы что здесь делаете?

— Здравствуйте, Лео, — сказала я, — какой сюрприз. Я приехала учиться в академии искусств.

Спускаясь в катер, я почувствовала, как дрожит его рука. Потом он механически повернулся помочь парням.

— Учиться? К нам? И надолго?

— На год.

— Ты знаком с этой молодой леди, Лео? — спросил граф.

— Мы встречались в прошлом году на биеннале, — спокойно заявил Лео. — Помнишь, когда я сопровождал богатых финансистов?

— Ах да. Вам понравилось на биеннале, мисс Браунинг?

— По-моему, там было великолепно. И вокруг такой чудесный сад!

— Это не моя стихия, хотя сын не оставляет попыток затащить меня туда. Но в наши дни какой только мусор не называют искусством!

— Отцу хотелось бы, чтобы на биеннале были сплошь старые мастера, — сказал Лео.

— Конечно, потому что это и есть настоящее искусство. Видел бы ты картину, за которую Габриэлла Фьорито наверняка выложила кругленькую сумму, — жизнерадостно продолжал граф. — Уродливая мазня. Цветные пятна, и все. Грубо и крикливо. Написана подающим надежды еврейским художником, который все еще живет в Германии.

— Ну, такая уж она, графиня Фьорито, — заметил Лео. — Она считает себя великой благодетельницей — вроде Медичи нашего времени. Ей нравится спасать людей, как другие спасают бездомных кошек.