Венецианский бархат

Он заставил себя осмотреть ее, начал привычную процедуру лечения болезни. Венеция была безжалостна к тем, кто подхватил сифилис. Если он не вмешается, Сосию ожидает незавидная участь: ее швырнут на повозку и провезут по всему городу, клеймя как жену, позабывшую о чистоте и целомудрии, и проститутку. Если город возжелает преподать урок на ее примере, то на площади Сан-Марко Сосию ждет позорная коронация (при помощи разрисованного деревянного кольца, грубо сколоченного как раз для таких случаев), после чего ее швырнут в госпиталь для неизлечимо больных и оставят умирать в собственных нечистотах.

Он обмыл ее подогретой настойкой подорожника, в самый последний момент сняв ночную сорочку и старательно отводя глаза. Когда верхняя часть ее тела стала чистой, он попытался было перевернуть ее на живот и тут заметил темное пятно крови на матрасе. «Это не критические дни», – подумал он, потому что до сих помнил сроки ее месячных.

«У нее случился выкидыш, – с содроганием подумал он. – Это – чужой ребенок, незаконнорожденный, и моим он быть не может».

На мгновение он отвернулся, охваченный болью и отвращением. Почему-то этот факт показался ему куда более весомым доказательством ее неверности, чем даже венерическое заболевание. Он уставился на стену, не желая более смотреть на Сосию. Но в глубине души Рабино сознавал, что врачебный долг требует от него определить возраст плода и установить, не был ли он исторгнут из ее лона незаконными методами и не началась ли инфекция, которую еще можно остановить, сохранив ее детородные органы.

Взяв чистую тряпицу, он окунул ее в таз с теплой водой и собрался поместить ее в русло того, что, для собственного спокойствия, решил именовать «родовым каналом». Он столько лет не касался этой части ее тела в качестве мужа, что сейчас ему представлялось более естественным дотронуться до нее в качестве врача. «Она – одно из созданий Божьих, – сказал он себе. – И мое призвание в том и состоит, чтобы облегчить ее страдания, не больше и не меньше». Тряпица вернулась в таз, не запачкавшись кровью. Он вскочил на ноги и вновь склонился над нею, став еще бледнее, чем прежде. «Нет, этого не может быть. Меня следует заклеймить за столь непристойные мысли».

Он осторожно приподнял ее за плечи и перевернул сначала верхнюю, а потом и нижнюю часть ее тела.

Подтвердились его худшие подозрения.

Он выпустил ее, и Сосия со стоном упала обратно на кровать, перевернувшись на спину.

И тут раздался ее горячечный шепот. В уголках ее губ пузырилась пена, но она отчетливо произнесла:

– Малипьеро. И мальчишки. – А потом просунула руку себе под спину, накрыв ею то место, где поселилась тупая боль.

* * *

Джентилия поставила под письмом неуклюжую размашистую роспись. «На сей раз у меня получился шедевр, – подумала она, – потому что в нем приведены все факты, которые просто обязаны обрушить карающий меч закона на эту сучку из Далмации».

Волос, вырванный из головы Сосии, она уже намотала на скорпиона и закопала его живьем в горшке с песком. Насекомое медленно умирало, и такая же судьба ждала Сосию.

Отправив письмо в пасть льва у Дворца дожей, она направилась на пристань, где обнаружила лодку, которая могла отвезти ее на Мурано. Письма – это, конечно, очень хорошо, но ей хотелось, чтобы ее лично поздравили с успехом.

Всю дорогу на остров она предвкушала удовольствие.

Прибыв на Мурано, Джентилия быстро зашагала к церкви и подошла к двери кельи фра Филиппо.

Она знала, что на сей раз никто не преградит ей путь. Она заранее побеспокоилась о том, чтобы отвратительный маленький помощник не смог помешать ей. Джентилия уже имела удовольствие лицезреть его в новой роли носильщика на Рива-дельи-Чиавони. Она позаботилась о том, чтобы Ианно тоже увидел ее: ее злорадная улыбка должна была сообщить ему, что именно ей он обязан своим унижением. Коротышка погрозил ей исцарапанным кулаком, и родимое пятно у него на виске налилось кровью.

Джентилия решительно постучала в дверь фра Филиппо и замерла в ожидании.

Заслышав стук, фра Филиппо вздрогнул от нетерпения и предвкушения. Он уже отложил в сторону перо и готовился завершить на сегодня дневные труды. Из кухонь до него, кружа голову, долетал соблазнительный запах жареной рыбы; он надеялся, что стук возвещал о приходе слуги, который явился пригласить его к ужину. Поэтому он быстро подошел к двери и распахнул ее, не потрудившись поинтересоваться, кто это пожаловал к нему в гости. Но, увидев перед собой монахиню-поросенка, он замер на месте, охваченный дурными предчувствиями.

Прежде чем она успела открыть рот, он протиснулся мимо нее.

– Как хорошо, что вы пришли повидать меня, сестра, – бросил он через плечо, – но меня срочно призывают совершить соборование одного из братьев.

«Да простит меня Господь за эту ложь, – прошептал он себе под нос. – Но, быть может, я избавлю ее от куда более серьезного греха тем, что не позволю отозваться дурно об одной из ее сестер-монахинь».