Венецианский контракт

Домочадцы хорошо приняли высокую молчаливую девушку; она была умна и услужлива, ей не приходилось объяснять дважды, она выполняла работу, не дожидаясь, пока её попросят. Они были добры к Фейре – отчасти благодаря ей самой, отчасти из-за её немоты и отчасти потому, что она находилась под защитой своего дяди Сабато, которого все любили и уважали, и который был при этом близким другом хозяина. Двое лакеев были добры к новой служанке ещё по одной причине – любой дурак видел, что она красива, как бы девушка ни пыталась скрыть это.

Кухарка, которую все называли Корона Кучина – она сама считала себя Королевой кухни – была в курсе всего, что происходило в её царстве. Она сразу заметила нескромные взгляды лакеев и решила действовать. Ласково потрепав Фейру за подбородок, когда та впервые спустилась вниз, она с досадой воскликнула: «Матерь Божья, дорогуша, ты выглядишь так, словно собираешься работать на ponte delle tette, размахивая своими малышками для господ! Я дам тебе кружево, чтобы прикрыть вырез, и нижнюю юбку подлиннее».

Кухарка потащила Фейру в подвальную комнату, похожую на комнату Фейры, и стала рыться в своих шкафчиках. Она нашла для девушки длинную нижнюю юбку, которая спускалась почти до щиколотки. «И вот это», – Корона Кучина накинула на плечи Фейры кружевную шаль. Она продолжала искать что-то в ящике комода. «У меня где-то должна быть старая булавка – а, вот она – сейчас закрепим».

Добрая кухарка приколола булавкой шаль к платью. Фейра посмотрела на свою грудь. Булавка была в форме крошечного металлического крестика с маленькой фигуркой, висящей на нем.

Носить символ пророка-пастуха – это не единственное, на что ей пришлось пойти. Без вуали запахи дома атаковали её: рыбные кости, варящиеся на кухонной плите, восковая полировка в чулане и прогорклый бараний жир свечей в studiolo – мастерской архитектора. Удушливый смолянистый запах угля, который ей приходилось носить, вызывал у неё кашель; даже затхлый запах книг в кожаных переплетах в маленькой библиотеке, расположенной ярусом вдоль стен кабинета, заставлял её чихать.

Однажды, когда её отправили за солью в небольшой погреб под домом, она испытала настоящее потрясение, наткнувшись на что-то колючее в темноте. Подняв свечу, она увидела тушу свиньи, висевшую вниз головой, – бледную, с вывалившимся языком, истекающую кровью. Фейра выронила свечу, которая с грохотом упала на пол, и побежала, чувствуя подступившую тошноту, к небольшому дворику посреди дома. Корона Кучина выскочила к ней и стала гладить Фейру по спине, пока её тошнило, спрашивая, что случилось. Забывшись, Фейра с трудом выговорила:

– Porco.

– Не бойся его, дорогуша. В таком виде он тебя не обидит, правда? – кухарка похлопала девушку по холодной щеке.

– Надо же, ты бежишь от свинины, как какая-нибудь мусульманка!

Фейра замерла. Снова это слово.

Muselmana.

Слово, которое Нурбану никогда не произносила, слово, которое она услышала на ступеньках дворца дожа, когда потеряла свою туфельку. Она прищурилась и посмотрела на озабоченное лицо кухарки.

– Muselmana? – спросила она, стараясь подражать венецианскому произношению.

– Да – они боятся свинины. И именно так мы, венецианцы, смогли вывезти останки благословенного Апостола Марка, – Корона Кучина перекрестила свою пышную грудь указательным пальцем, – из языческой земли, чтобы он покоился здесь, в христианской Венеции, в базилике. Тело Святого положили в большую корзину, покрыв её травами и кусками свинины, а носильщики должны были кричать: «Свинина!» всем, кто собирался обыскать их. Так они перехитрили мусульман и привезли нашего Святого домой.

На лице Фейры читалось недоумение, и Корона Кучина повысила голос, будто девушка была непонятливой.

– Мусульмане! Которые ходят в церковь в желтых туфлях и повязывают голову тюрбаном! Боже, твой дядя говорил, ты немая, а не глупая. – Она ущипнула Фейру за подбородок. – Что ж, они не знают, чего лишаются, ведь через недельку я приготовлю из этой свинины панчетта

и пирог с начинкой, от которых у тебя слюнки потекут. Тогда уж тебе эта свинка точно понравится.

С тех пор Фейра избегала заходить в маленький дворик всякий раз, когда Корона Кучина готовила свинину. Даже вдыхать этот запах было кощунством; хуже, чем носить крест.

Однако в доме преобладал другой запах – запах чернил и бумаги. У её невидимого хозяина были целые стопки этого добра повсюду; бумаги валились со столов, лежали на сундуке для карт и даже на обеденном столе. Пару раз она заглядывала в них. Она не поняла пояснений, но рисунки были ей знакомы. Она много раз видела такие у Мимара Синана.

Это были планы, чертежи.

Этот Палладио, как и Синан, архитектор.