Венгрия за границами Венгрии

— Кому какая разница, сколько ей было лет. Зато ее намного легче будет вытащить, чем Эрвина Бека.

— Пасть свою заткни! — рявкнул Ромода, навалился плечом на могильную плиту Эрвина Бека и начал ее раскачивать. Остальные отошли назад и принялись наблюдать, как плотник пытается вытащить камень из земли. Тяжелая плита поддавалась с трудом. Зрители слышали, как Ромода скрипит зубами. Наконец, памятник упал.

Тащить его было тяжело даже вчетвером, но мужчины умудрились-таки доволочь могильный камень до дома Ромоды. Теперь все могли сесть и спокойно обсудить строительство моста. Сначала, правда, все больше ругали тракторы, строителей и саму идею соорудить мост. В конце концов, плотнику надоело все это слушать, и он заявил:

— Надо прокопать пару канав поглубже, чтобы тракторы не могли заехать на улицу.

— Так они за садами спокойно могут проехать, — возразил старик Маджгай.

— Пусть едут, — сказал Ромода, — главное, чтобы на улицу не заезжали. Терпеть не могу, когда они тут грохочут.

— По-моему, главное — это мост, — не соглашался Маджгай. — Не важно, откуда тракторы будут подвозить опоры, мост-то все равно построят, и тогда всему конец.

— Сколько еще его будут строить, — ответил Ромода.

— Поджечь надо все это дерьмо! — воскликнул Банди Розмарин. — Опоры-то и доски — сплошь сухое дерево, за полминуты все сгорит.

— Можно еще бензином чуток облить, — предложил Бергер-изобретатель.

— С этим можно подождать, — подытожил Ромода, затем встал и принялся расхаживать туда-сюда, засунув руки в карманы:

— Надо детям сказать, чтобы по вечерам ходили к костру и задружились со сторожем.

— А мои сыновья и так уже там, — сообщил Курани Кишш.

— Пускай ходят каждый вечер! — распорядился Ромода. — И остальные дети пусть тоже ходят и пусть подружатся с новым сторожем, а мы пока прокопаем канавы.

На следующий день тракторы не смогли проехать по улице. Трактористы повозмущались, а потом принялись возить опоры и стройматериалы по другой стороне, за садами. Конечно, с улицы их по-прежнему было слышно, но в остальном стало сравнительно спокойнее, пыль уже не оседала на деревьях, и клены снова зазеленели над могильными плитами. Мост тем временем уже начали возводить — огородили участки на обоих берегах, подготовили почву, затем с диким грохотом забили сваи.

Первыми по мосту начали ходить рабочие с кирпичного завода — прибили к сваям несколько досок и с громилой Адамко во главе прошли, покачиваясь, над водой. Рабочих было шестеро, среди них и Добре, кочегар, тот, что жил на улице Кеглович. Адамко и остальные жили в новом Поселке, и, благодаря мосту, дорога на работу стала для них намного короче. Первопроходцы радостно прошагали по улице Кеглович от начала до конца.

В тот же вечер жители улицы снова в полном составе собрались перед домом Ромоды.

— Видеть этого Адамко не могу, — начал Курани Кишш, — прямо плохо становится, когда он перекатывается на своих кривых ногах у меня перед глазами.

— Ревматизм у него, вот ноги и кривые, — пояснил пасечник Святой Янош, — столько лет ногами глину, да навоз месил для мазанок. Вот холодная жижа ему ноги-то и попортила, теперь иногда уже и стоять как следует не может. Говорят, его с завода выгнать собираются.

— Все равно не нравится он мне, — продолжал Курани Кишш. — И голос у него противный, тонкий, точно девчачий.

— А как в сорок пятом он визжал, — вспомнил Опана. — Взобрался на поддон с кирпичами, да как завопит: «Завод — наш! Наш теперь завод!» Захлопали ему тогда даже. Только старый Тамаш Форгач ему и говорит: «Скотина ты, Адамко, чисто скотина. Никогда этот завод твоим не будет. Только работа. Она — всегда твоя». Но Адамко лишь рассмеялся и давай дальше вопить, мол «наш теперь завод». Теперь зато и работы ему скоро не видать.

— Выгонят его с завода, — подтвердил Святой Янош.

— Не факт, — возразил Добре.

— Смотреть на эти ноги его кривые не могу, — не унимался Курани Кишш. — Давайте сделаем что-нибудь с этим чертовым мостом. Через несколько дней они уже и доски положат, потом перила приколотят, тут уж не только на Адамко и иже с ним придется любоваться.

— Поджечь весь этот мусор, и дело с концом, — высказался Банди Розмарин.

— Сваи уже не подожжешь, только доски, — сказал Опана.

— Этого бы хватило, чтобы ненадолго все приостановить, — рассуждал вслух Курани Кишш. — Пока все расследуют, пока посоветуются, глядишь, лето и пройдет.

Все выжидающе посмотрели на Ромоду, который напряженно смотрел в сторону реки. Там, как и в предыдущие вечера, горел костер ночного сторожа. Наконец, плотник произнес:

— Зовите сюда детей!

— А что если на нас давить начнут? — спросил Бергер. — Подозрение явно падет на нас.

— Будем все отрицать! — отрезал Ромода. — Если совсем все плохо будет, свалим все на сына Шебештьена, с дурачка спрос не велик.

— А с самим Шебештьеном что будет? — не унимался Бергер.

— А ни хрена! Ничего они со мной не сделают, — присоединился к собравшимся вдрызг пьяный Шебештьен, отец того самого дурачка.

Добре на этих словах встал, подошел ближе к Ромоде и, прокашлявшись, произнес нетвердым голосом: