Верь, бойся, проси…

— Ещё не вечер, а я уже притомился, — доверительно сообщил он Евсеичу, тот лишь понимающе кивнул головой.

День пролетел незаметно. Клим, оставляя Вратаря «на вратах замка», рысил повсюду, примечая детали, в последнее время ему мерещилось чьё-то внимательное приглядывание к офису. Особенно интуиция бушевала в ночное время, по некоторым признакам чувствовалось постороннее присутствие, причём доброты оно не несло, присутствие это.

Помимо видеонаблюдения, сигнализации и связи у него были свои наработанные годами хитрости. Снаружи он ставил одному ему известные ловушки, причем в самых неожиданных местах, и они, бывало такое, действительно срабатывали, приносили дополнительную информацию, предупреждали о чьём-то присутствии.

При утреннем обходе, к примеру, на тропке, ведущей к автоплощадке, оказывалась порванной преграждающая черная нитка. А порвать её на высоте в метр с лишним мог только человек. Для камеры это место — неохваченная зона, и хотя делать тут кому-либо абсолютно нечего, но ведь кого-то тут носило?! От кого-то выпрямился подготовленный прутик, как будто ногой зацепили, там сбита глиняная пирамидка, любовно изваянная умельцем по охране. Клим никому не раскрывал свои уловки. Вратарь знал, конечно, но больше никто не догадывался, ибо ловушки придумывались днём, а устанавливались после ухода офисной массы, без лишних глаз, не всегда, конечно, но по возможности и настроению.

Надо сказать, метод этот, пусть и примитивный, давал свои результаты. Помогал быть настороже, только нужно было прочесть все эти знаки, правильно осмыслить. Внимательным приходилось быть не только к внешних факторам. Находились умелые и сообразительные внутри, из местного планктона, кои очень хотели подставить охрану и довольно умело могли смоделировать нужную для них ситуацию. Клим это понимал, он прошёл через это. Парочку особо «ушлых» удалось уволить не без его участия, впрочем, объективности ради, вполне справедливо. Но сейчас, к счастью, в целом коллектив был нормальный, можно работать не отвлекаясь. Разбивались, правда, на группочки по симпатиям, профессионально, бывали и интрижки мелкие, в общем, всё было, как и в любом коллективе, не лучше, не хуже. На это внимания не обращали, нет вреда фирме, ну и ладно!

Ближе к границе вечера и ночи, когда, наконец, расползлись последние особо демонстрирующие свою лояльность к работе и заодно, видимо, рассчитывающие на чудо-премию, у напарников появлялась пара-тройка часов на передышку. Чаёк, кофеёк, бутерброд, лучше два — ну, что ещё охраннику надо.

Самая многолюдная, а значит напряжённая часть смены позади, начальства с его ценными указаниями, иногда крайне неожиданными, нет. Нам бы теперь ночь спокойно продержаться, и при этом не заснуть! Так шутили обычно они, отгоняя сон. Удивительно, но жилистый Вратарь на этот счёт был гораздо выносливей, выглядел ночью не хуже чем днём, довольно бодрым и активным, несмотря на разницу в возрасте.

Клим Вратаря ценил, оберегал от лишней суеты, старался его по пустякам не дёргать.

Он и не заметил, как привязался к этому немногословному, уже начинающему седеть мужику, надёжному и сильному. Хотя номинально Клим был старшим смены, но прислушивался очень внимательно к мнению напарника, втайне признавал его авторитет, а манеру достойно держать себя он считал незазорным для себя примером.

Вот и сейчас Клим выскочил на улицу, оставив его за мониторами, запер прозрачную дверь, включил шестибатареечный фонарь с отражателем, как у прожектора, и двинулся на обход с проверкой целостности близлежащих земельных и других хозяйских угодий. Ну и заодно, чтобы произвести включение свечей и замковых факелов, другим словом, приборов под кодовым названием: «Да сгинет тьма!».

Сидеть в кресле было очень удобно. Это было любимое кресло Клима, сколько он его выбивал, надоедая начальству и доказывая крайнюю необходимость приобретения столь нужного и эргономичного предмета. В нём можно было вольготно откинуться, можно крутнуться на месте, можно проехать по их аквариуму туда-сюда, а уж мягкое какое, услада пятой точки! В общем, мечта охранника. Вратарь, покинув мониторы, колдовал над кофеваркой, тихонько звякала ложечка, постепенно запах молотого кофе наполнял их кандейку и вестибюль, Клим поднял глаза и… перестал им доверять.

За пятисантиметровой в толщину дверью, за двойными вакуумными камерами с пятимиллиметровыми стеклами, очень хорошо видимый Климу, вплотную обозначился неуклюжий двухметровый субъект. Бледное грустное лицо какой-то угловатой формы искажалось гримасой, уголки тонких ярко-коричневых губ падали вниз, как у Пьеро, сквозь прядь чёрных волос по меловому лбу стекала яркая кровь, к подбородку она чернела, и на белую рубашку-балахон уже падали капли бурой грязи и расползались полосами-пиявками. Это чудо, похожее на манекен из папье-маше, с пустыми глазницами, нарисованными бровями и ресницами, смотрело, такое впечатление, через стекло двери прямо на Клима.