Верь людям

Глаша замерла в неудобной позе, прижав к груди туго набитую авоську, задумчиво разглядывала Павла, точно чего-то не досказала ему и теперь ждала, когда освободится.

Чуть в стороне от нее, в форменной шинели, переминалась с ноги на ногу Маша. Проводница кивала ему головой и улыбалась вроде печально.

Павел не выдержал, побежал к молодым женщинам, потряс им руки, попросил не поминать лихом. Вернувшись, мягко взял маму и бабушку под руки и тихонько зашагал на привокзальную площадь.

— Нас тут машина ждет, — сообщила мать. — В колхозе дали сына встретить.

Подошли к грузовику, в кабине которого спал шофер, постучали в стекло.

— Приехал? — спросил шофер, протирая глаза. — Магарыч с тебя, Марфа Ефимовна.

— Будет, будет! — торопливо кивнула мать. — Только не гони вскачь, окаянный!

Павел подсадил бабушку в кабину, помог матери забраться в кузов и легко перепрыгнул через борт сам.

Машина закашляла, выпустила струю темного дыма и, вздрогнув, резво побежала по шоссе.

НАЧАЛО

Где-то рядом внезапно и пронзительно свистнул маневровый паровозик, раздался лязг вагонов, и мимо Павла, подергиваясь, покатился состав, груженный чугунными чушками.

Павел испуганно посмотрел на часы. До смены оставалось больше десяти минут, и он облегченно вздохнул: успеет дойти.

«Господи, я же просидел здесь вон сколько и даже не заметил, как растаяло время. Что со мною?».

Он покосился на бунт стального каната, на котором почти неподвижно просидел целый час, и, стараясь согреться, быстро, почти бегом направился к стройке.

Солнце уже поднялось над комбинатом, но низкие грузные облака, сбившиеся в кучу, процеживали свет, и до земли доходили лишь блеклые, точно снятое молоко, остатки лучей.

Витя Линев ждал Абатурина у крана.

Над ближними трубами гроздья дыма стали гуще. Завод начинал первую смену.

Увидев Павла, бригадир кивнул ему и побежал к ферме. Осмотрев стропы на ней, махнул рукой машинисту, и пятнадцатитонный башенный кран взял стропы на крюк.

— Подержи ферму в зубах, голуба! — закричал Линев машинисту. И открыв рот, потыкал в зубы пальцами.

Машинист в кабине крана усмехнулся, поднял ферму на половину нужной высоты и «подержал ее в зубах». Строповка была надежной.

— Вира! — заорал Линев и ухватился за оттяжку.

То опуская, то натягивая ее, он стал направлять ферму.

Кран занес свой громоздкий груз над колоннами и начал медленно опускать его.

Абатурин уже был на подмостях и ждал, когда конец фермы подойдет к нему. Поймав это мгновение, воткнул монтажный ключ в отверстие фермы и затем — в отверстие колонны. Теперь можно было навертывать гайки. Павел и Климчук занялись этим.

Климчука звали Тихон Тихонович, и это имя как нельзя лучше шло к нему. Он был маленький ростом, почти немой на работе, и поначалу показался Павлу скучным и вялым. Но вскоре Абатурин с удивлением обнаружил, что этот медлительный с виду человек выполняет работу почти вдвое быстрее его, Павла. Может, в некрупных руках Климчука таилась твердая сила, а может она и не была такой, но монтажник умел расходовать ее запасы экономно и расчетливо.

Обычно Климчук раскрывал рот только для одного слова. Оно было чаще приказное и все же не вызывало раздражения: короткие советы Климчука всегда были верны и к месту.

И Павел очень скоро понял, что немногословие его старшего товарища — Климчуку было около тридцати лет — это немногословие человека, до тонкостей знающего дело и не тратящего слов на то, что и без них ясно.

Но оказалось, что Климчук не всегда молчалив и сдержан. Однажды, придя на смену, Абатурин с удивлением увидел такую сцену.

Возле крана стоял крупный мужчина с мрачным, но, впрочем, спокойным лицом, и, усмехаясь, слушал Климчука.

Тот говорил, закипая:

— Нам, Аверкий Аркадьевич, липа не нужна. Кого путаем?

— От слова «мед» во рту сладко не станет, — отвечал Аверкий Аркадьевич с усмешкой. — Не об одном себе беспокоюсь. Так и вам лучше.

— Не надо «лучше», надо честно. А от этой вашей липы мне спать невозможно.

Рослый начальник — Павел догадывался, что это, вероятно, Жамков — тоже начинал закипать. Он хмурил широкие брови, и его скулы вздувались буграми.

— Мне твоя поза уже осточертела, Тихон, — говорил он негромко Климчуку. — Тошнит меня от нее. Нас по тоннажу судят. А мелочевка потом. Без нее все равно не сдаем работы. Без нее объект не примут.

К ним подошел Вася Воробей, приятель Климчука, медвежеватый видом, но разговорчивый человек, на целую голову выше Жамкова. Послушал, о чем говорят начальник и монтажник, не торопясь, закурил.

— Ну, твое мнение, Вася? — спросил Жамков, улыбаясь, но глаза его под широкими бровями были холодны. — Ты тоже хочешь, чтоб нас с Доски почета свалили?

Вася Воробей несколько раз подряд затянулся дымом, покачал головой.

— Не, не хочу. Но Тихон прав. Зря на Доске висим. За показуху. Сами знаете.

— Ты никогда начальником участка не был, Вася? — внезапно спросил Жамков и прищурился. — Ну вот, побываешь в моей шкуре, поймешь, что к чему.