Верь людям

Песня была о бродяге, который бежал с Сахалина, и о том, что его жена всегда найдет себе другого, а мать сыночка не найдет. Половину слов Кузякин сочинял сам.

— Смел, паку́ль пьян, — пожал плечами Гришка.

— Это точно, — прервав песню, охотно согласился Кузякин. — Бутылочка моя храбрость, сынок.

Спустив ноги с кровати, долго смотрел на Абатурина, будто вспоминал, о чем тот его спрашивал.

— Говоришь, зачем из дома ушел? Скажу. Баба у меня лютая. Дикая, проще сказать, баба.

— Довел ее, нябось, до белой гарачки. Выгнала?

— Не, сам ушел.

— Ну, ладно, мы разберемся, — сказал Линев, — что у тебя там вышло.

Кузякин расхохотался:

— Она тебе там даст прикурить, гулява!

В субботу, после смены, Блажевич отвел Абатурина в сторонку, прошептал:

— Выручишь?

— О чем ты?

— Прово́дзь до диспансера. Катю видеть хочу. Боязно.

Павел хотел сказать, что он стесняется подобных дел больше, чем разбитной Блажевич, но вместо этого кивнул головой:

— Отчего не проводить? Провожу.

Они шли уже по Садовой улице к диспансеру, когда в его дверях появилась хорошо сложенная и, кажется, красивая девушка. Она поравнялась с молодыми людьми, бросила взгляд на Павла и чуть прищурила глаза.

У Павла заколотилось сердце. Он глядел на нее только одно мгновенье и все-таки запомнил: у нее были большие синие глаза, тонко очерченные, чуть бледные губы, прямой, может быть, немного вздернутый нос.

Когда она прошла, Павел оглянулся, и сердце у него снова зачастило: светло-русая, прямая волна волос ровно падала ей на плечи, почти не сотрясаясь от ходьбы.

«Она, — взволнованно соображал Павел, — та, которую видел ночью. Почему нахмурилась?.. Узнала?.. Недовольна?.. Но ведь я ничего плохого не делал… Отчего сердиться?..»

Оглянулся еще раз. «Что ей надо здесь, на другом конце города?»

Абатурин попытался успокоить себя: «Ну, что мне до нее? Глупо это. Мало ли кто встречается на дороге…» Но успокоение не приходило.

Эта немного странная женщина или девушка почему-то волновала его. «Да, конечно, она очень красива… А вдруг пустышка, вроде той яркой и изломанной женщины, с которой вместе ехал в поезде… Как ее звали? Да, Глаша. Может, и эта такая? Нет, не похоже. Она хорошо себя вела там, на ночной улице…»

Он решил оборвать себя: «Впустую все это. Не надо думать о ней».

И не мог не думать.

«Я где-то встречал ее раньше… Где? В Мурманске? В поезде? Нет. Здесь, до армии? Тоже нет. Я тогда мало интересовался женщинами и не запомнил бы ее. Где же?»

И вспомнил, и даже остановился в удивлении, укорив себя за то, что это раньше не пришло в голову. Абатурин встречался с ней там, на острове; она приходила к нему в сны и в ночи без сна вот такая же: спокойная, даже немного холодная, с большими глазами и русой тяжелой волной волос.

— Конечно же, — произнес он вслух. — Это она!

— А? — рассеянно отозвался Блажевич. — О ком ты?

— Ни о ком, — покраснел Абатурин.

Блажевич не замечал состояния товарища. Почти обняв Павла, он объяснял ему, как надо вести себя в регистратуре. Спросить у санитарки Катю Поморцеву, а если поинтересуются, кто такой, ответить — брат. А коли дежурная засмеется, то сразу же насупить брови: у Павла это хорошо выходит.

— Ладно, — деревянно сказал Павел. — Ты жди.

Он сделал все, как сказал Блажевич, и даже не удивился, что дежурная санитарка действительно засмеялась, когда он сообщил, что Екатерина его сестра.

Катю вызвали со второго этажа, она увидела Павла и весело всплеснула руками:

— За мной?

— За вами.

— Вот так «брат»! — окончательно развеселилась молоденькая санитарка. — На «вы» и не похожи совсем!

— Даша, — сухо заметила Поморцева. — Не твое дело. Он мне троюродный брат. И не хихикай.

— Я не хихикаю, — прыснула в ладонь Даша. — Но все-таки смешно.

Катя оттащила Павла в угол вестибюля и, заслонив собой от взглядов санитарки, спросила:

— Гриша-то где? Не мог прийти?

— Он у дверей. Вас ждет.

— Я через час сменюсь, — зашептала Катя. — Пусть тогда и приходит.

— Он подождет, — заверил Павел. — Можно?

— Господи боже ты мой! Конечно же, можно!

Она сказала это громко и даже рассмеялась. Пусть дежурная девчонка позавидует еще немножко.

— Я пойду, — вяло проговорил Павел. — До свиданья, Катя.

Он не ушел, а потоптался на месте и смущенно покашлял в кулак:

— Вы не знаете, Катя, кто недавно от вас вышел? Женщина молодая или девушка. Глаза большие, а волосы светло-русые, даже золотые.

— Кто же это? — задумалась старшая сестра. — Наталья Андреевна, должно быть? А отчего спрашиваете?

— Надо, — не придумал лучшего Абатурин.

— Она замужем, — мягко сказала Катя. — И сын у нее. Говорить уже начал. Шустрый такой карапуз.

Павел свел брови к переносице, губы у него сразу замерзли.

— Прощайте, Катя.

— Ну что? — нетерпеливо спросил Блажевич, увидев Павла. — Придет?

— Через час. Ты посиди пока тут, пристройся где-нибудь.

— Спасибо, дру́жа, — обнял Гришка Павла и добавил, взволнованно улыбаясь: — Адна́ гала́ва до́бра, а две яшчэ́ лучше.

Он остался возле дверей диспансера, а Павел медленно пошел домой.

«Замужем… — думал он. — Мужняя жена… Глупо-то все как»!