Вересковое сердце

Говорят, в молодости она была хороша. Ведуньям в целом полагается выглядеть молодо, красиво и загадочно. Орис могла лишь робко надеяться, что ей тоже удаётся поддерживать сложившийся образ – Айка вот с этим явно справлялась. Даже сейчас на испещрённом морщинами лице были видны остатки былой красоты. Поговаривали, что дедушка Радвиг был так покорён ею, что ходил за ней десять лет, пока не добился согласия на брак, хотя по возрасту годился ей в сыновья. Да только всё равно он состарился быстрее. Несмотря на кажущее нежелание заводить семью, Айка тяжело переживала утрату мужа: после того как он ушёл к духам, бабушка располнела, сгорбилась, а поседевшие волосы собирала в чуть растрёпанную башню, из которой торчали пучки трав. Серый плащ выделял её среди ярко одетых соседей, придавая ей чуть мрачный и отстранённый вид. Она выглядела бы весьма благообразно, если бы не колючий насмешливый взгляд, подходящий куда больше злой ведьме, чем мудрой ведунье. От неё всегда пахло горной лавандой и мятой – травами, помогающими лучше услышать шёпот духов. Этот запах казался Орис самым родным на свете. В детстве она боялась строгую бабушку, но со временем поняла, что старая ведунья любит и её, да и всю свою семью в целом, просто работа у неё сложная, тут не до милостей-пряностей.

Если она даже самым родным высказывала всё в лицо, понятно, какие отзывы от неё получали другие жители деревни. Когда Орис объявила бабушке, что выходит замуж за Дарета, та только поджала губы и сказала: «Да уж, такому удальцу в деревне не будет сидеться. Смотри, улетит твой орёл. Стремлений у него полные штаны, да и мутный он». Сколько потом ни смотрела Орис на Дарета, понять не могла: ну как у неё язык повернулся сказать о нём такое?!

Или вот Таллис, её лучшая подруга ещё с пелёнок. Всегда, стоило Орис хоть чуть-чуть опоздать на работу, бабушка спрашивала ворчливо: «Опять с этой вертихвосткой гуляла?» Ещё и повторяла постоянно: «Как-то блудливо она на твоего женишка смотрит!» Даже если это было правдой, Орис была уверена в верности подруги и жениха. А смотрит – пусть смотрит. Что уж там таить, в деревне не на кого особо глаз положить.

– О ком же мне думать, если ты всё равно будешь недовольна! – проворчала Орис, прозвучав один в один, как бабушка. Её руки при этом отточенными движениями закручивали травы в пучки и обвязывали нитками. Она всегда пыталась относиться к людям дружелюбно, не сплетничать, не говорить гадостей ни в лицо, ни за спиной, но бабушка уделила её воспитанию больше времени, чем отец и мать вместе взятые, потому было неудивительно, что Орис во многом была её копией, пусть и пыталась давить в себе эти черты. Сколько бы она ни старалась, эта желчь всё равно зачастую просилась наружу, особенно когда кто-то особенно раздражал её своей непрошибаемой тупостью. Орис понимала, почему бабушке не нравятся многие люди, и когда та сквозь зубы отпускала едкое словечко про кого-то, Орис про себя со смехом соглашалась, оценивая, как метко Айка подмечает недостатки в других.

Нет, были люди, которые нравились бабушке. Ко́рин, да, подмастерье отца. Орис много времени провела с ним в детстве, заодно постигая кое-какие основы врачебного искусства, потому она точно могла сказать: его сердце было соткано из милосердия! Несчастный юноша даже стальную Айку смог разжалобить. Что поделать – бедолага был лунным ребёнком с белой кожей и волосами. Поговаривали, что такие дети появлялись в деревнях, когда рядом находились великаны – само присутствие серокожего племени служило проклятьем для горцев. Когда Корин родился, его хотели выкинуть в лес, но именно Айка внезапно заявила, что все слишком суеверны, и дитя велела оставить. Это было дико странно слышать от ведуньи, но никто и не подумал спорить. Деревня ни разу не пожалела об этом – Корин был мил, старателен и прилежен, и с работой справлялся, наверное, ещё и получше отца. Но всё же смотрели на него чуть косо.

А ещё… Ну, всё, вроде бы. Айке сложно понравиться.

– Цыц! – властно сказала ведунья. – Думай о работе. Или о своём парнише, что через три дня станет тебе мужем, так и быть. Даже если я прикажу тебе не думать о нём, ты же всё равно продолжишь.

Орис задумчиво прикусила губу.

– Знаешь, я даже о нём сейчас не могу думать. Паучиха… – Орис словила недовольный предупреждающий взгляд бабушки, но упорно продолжила: – Она была у Магрит. Сунула мне жёлтый тюльпан, сказав, что знак предательства подойдёт для моего букета, – Орис фыркнула и коротко глянула на бабушку, ища поддержку. Та сидела за своим столом, в руках её был пучок трав, который она как раз обвязывала ниткой, но вдруг остановилась. Сейчас Айка устремила взгляд в пустоту, и глубокая морщина пролегла между её бровей.

– Так и сказала, да? – пробормотала она задумчиво, а затем встряхнулась, возвращаясь к работе. – Ууу, ведьма! Лишь бы настроение испортить молодой невесте.