Вересковый рай

Однако ничего нового в этом смысле узнавать больше не удавалось. Несколькими днями ранее Саймон рассказал Ллевелину все, что знал, и устал уже сглаживать напряжение между северными и южными валлийцами и англо-норманнскими воинами. Он плохо спал и, хотя дважды забредал в ту часть лагеря, где обосновались маркитантки, уходил прочь, так и не удовлетворив потребностей плоти. Его чувства к Рианнон продолжали метаться между надеждой и отчаянием и обратно. Приказ Ллевелина и напутствия Пемброка показались ему ответом на его молитвы. Саймон собрал своих людей и удалился, пока ни один из них не переменил своего мнения.

* * *

Охотник Киквы вернулся в Ангарад-Холл с письмом Ллевелина сразу после завтрака, примерно за два часа до того, как Саймон выехал следить за маршем королевской армии. Гонец извинился за задержку. Хорошая погода сменилась тяжелым потоком дождя, переполнившим несколько небольших речушек, сделав обычные переправы недоступными. Киква улыбнулась. Она знала про дождь, который заточил ее дочь в доме, так что вместо того, чтобы мусолить свои страхи в нежной меланхолии осеннего леса и исцеляться в тишине, Рианнон вкладывала их в звуки арфы. Она сочиняла первую собственную песню – не вариацию какой-нибудь старой истории из репертуара ее деда, а свою собственную историю и мелодию, которая была хороша, ничуть не хуже, по мнению Киквы, песен Гвидиона.

Сыграв песню до конца, Рианнон взволнованно взглянула на мать.

– Это моя боль, – прошептала она. – И она прекрасна.

– Да, дочка. А ты думала, что песни Гвидиона могли выйти из черствого, не тронутого любовью сердца? Они тоже рождались в муке и крови. Все перемелется, сама знаешь. Не сейчас, может быть, даже не скоро, но у тебя появятся другие песни.

Став за минувший год гораздо менее мятежной духом, Рианнон согласилась с этим. Нельзя сказать, что Рианнон была в плохом настроении, но она не находила покоя. Делоне только в том, что ей не терпелось отправиться к Саймону, чтобы она могла видеть его счастливым человеком, а не обиженным и страдающим, и не в том, что ей хотелось знать, что он делает, чтобы беспокойство за него перестало так мучить ее. Это лишь усиливало ее общее ощущение, что она должна встряхнуться и сделать что-нибудь – что угодно.

Нет нужды говорить, что распоряжение Ллевелина было встречено возгласом радости. Рианнон только бросила подозрительный взгляд на мать и отправилась паковать вещи, но затем убедила себя, что ее не волнует, если даже Киква и Ллевелин умышленно сговорились с целью укротить ее. Она сама хотела ехать. Она не станет отрезать себе нос назло своему лицу. Ее смех зазвенел, подобно птичьему пению, когда ей припомнились любимые слова Саймона, и Мэт подошел к ней и потерся об ее ноги. Затем, к ее немому изумлению, он подошел к обитой изнутри полотном корзинке, в которой обычно путешествовал, и уселся в нее.

Рианнон прервала свои дела и, сев на корточки, уставилась на него.

– Мне кажется, тебе не следует ехать, – сказала она. – Мы будем жить в замке, а ты этого не любишь. Кроме того, нам, возможно, придется переезжать с места на место.

Кот смотрел на нее своими чистыми невинными глазами и из корзины не вылазил. Рианнон на секунду пришло в голову запереть Мэта перед самым своим отъездом. Кошки, в отличие от собак, охотятся с помощью зрения и не могут чуять след. Но она тут же пожала плечами. Если Мэт хочет ехать, то почему бы и нет? Она будет рада его обществу, если мужчины переедут в другое место, и ей, прежде чем последовать за ними, придется ждать известия, где они остановятся.

Холодок пробежал по ее телу, когда она сосредоточилась на этой мысли. В первый раз она поняла, что намерена делать. Не то чтобы ее ужаснула мысль, что она собирается следовать за Саймоном, куда бы он ни поехал, но Саймон мог отказать ей в подобной прихоти. Потом ее передернуло снова. Как Мэт мог знать, что она не собирается вернуться в Ангарад-Холл, если Саймон за ней не приехал? Рианнон отбросила эту мысль. Если Мэт даже и был чем-то иным, чем просто большим красивым котом, то он в любом случае благосклонно расположен и к ней, и к Саймону. Было бы неблагоразумной неблагодарностью так пристально всматриваться в добрые деяния старых богов – это все равно, что смотреть в зубы дареному коню.

Спустя час после приезда гонца Рианнон была уже в седле и готова к отъезду. Ее сопровождали четверо воинов – сильных, преданных, умных и беспощадных в бою, и они не стали держаться наезженных дорог, несмотря на возможные возражения со стороны лошадей. Однако, если ехать даже напрямую, как птица летит, от Ангарад-Холла до Билта было более семидесяти миль, и птице не приходится объезжать расселины, искать переправы на реках и карабкаться козьими тропами чуть не по вертикальным склонам гор. Рианнон могла скакать и ночью, если земля была достаточно ровной, но при всем ее желании поторопиться она не пыталась форсировать разлившуюся реку, которая так грозно шумела в темноте.

* * *