Veritas

Младшекурсник ответил не сразу. Казалось, он и дышит с трудом. Рана причиняла ему сильную боль. Затем он заговорил:

– Главари жил в другом мире, мире одиночества, лжи и грязных игр. Он – тайный агент. Его используют для того, чтобы прикрывать темные делишки. Большего он мне не сказал. Много лет назад его выбрали для того, чтобы шпионить за Симонисом. Поэтому его послали в Болонью.

Симонис ничего не сказал на это. Пистолет он по-прежнему держал под пальто.

– Но Симонис и остальные перебрались в Вену из-за голода еще два года назад! – заметил я. – А я здесь всего несколько месяцев. Как это возможно, чтобы…

В этот момент Пеничек посмотрел на моего подмастерья ши| роко раскрытыми глазами.

– …нищий студент-медик и подмастерье трубочиста мог заинтересовать Главари? Все очень просто, потому что он не тот, кем кажется. Потому что он не Симонис Риманопоулос, а Симон Риманович, и он поляк, а мать его – гречанка.

– Ты? – воскликнул я и посмотрел на Симониса.

– Но не думайте, что он – простой шпион, – удержал меня Пеничек. А потом, обращаясь к моему подмастерью, сказал, хватая ртом воздух: – Вы, господин шорист, на самом деле один из самых усердных и верных слуг Священной Римской империи. Бескорыстный защитник дела Христа, не так ли?

Симонис побелел как мел, но не ответил. Он медленно опустил пистолет. Я смотрел на него как громом пораженный. Казалось, слова Пеничека окутали его и его оружие невидимым саваном, который сделал его безоружным, – саваном истины.

– А теперь извините меня, пожалуйста, господин шорист, – прохрипел младшекурсник, поднимаясь. – Я больше не могу терпеть боль, я пойду в госпиталь. Силы мои на исходе, в руки твои, Боже, я вручаю себя.

Потирая раны, он, хромая, приблизился к одной из дверей у нас за спиной, которая вела в больницу.

Я хотел посмотреть ему вслед и повернулся. В этот миг взгляд мой случайно упал на одну из могильных плит:

Силы мои на исходе,В руки твои, Боже, я вручаю себя.

АНДРЕАС ГЛАВАРИ 1615 – 1687

И рядом – еще одна плита:

Из наших жизней ушел ты,В наших сердцах ты остался.

БЕЛА ТЕРЕК

1663–1707

И следующая, еще большая насмешка, чем остальные:

Сердце останавливается,Когда того хочет Господь.

Покойся с миром, бабушка.

МАРИЦА

1623–1701

Слишком поздно. Мы с Симонисом сорвались с места, пытаясь догнать Пеничека. И успели как раз вовремя для того, чтобы заметить, как он быстрыми шагами (куда подевалась его хромота?) дошел до черной кареты, которая следовала за нами к госпиталю. Он удостоил нас последнего, равнодушного взгляда, закрыл дверцу и что-то выбросил из окна. А потом исчез под цокот подков. Мы остановились только тогда, когда добежали до того места, где стояла черная карета. На земле мы увидели то, что только что выбросил Пеничек: маленькие очки, которые до сих пор служили ему для того, чтобы играть роль скромного неуклюжего младшекурсника. Было ясно, что мы больше никогда его не увидим.

* * *

Несколько минут спустя мы снова были в той спальне, где нашли Пеничека. В ее задней стене находилась дверь, которая вела в единственную комнату, которую мы не видели, вероятно кабинет. Запах железа, который мы почувствовали во время нашего первого посещения, стал более плотным. Симонис подошел к двери. Она была закрыта, ключа не было. После нескольких ударов плечом обе створки двери открылись одновременно, словно занавес театра. Они отскочили от стен и закрылись за нашими спинами. Теперь нас стало трое.

Он был похож на нечто среднее между человеком и жуком. Два длинных черных щупальца торчали у него из лица, голова и туловище были залиты кровью. Кровь текла с его тела на пол.

Кто-то, ловкий, словно метатель ножей, вонзил ему оба вертела из кухни прямо в глаза, настолько внезапно, что он не мог защититься. А потом его вспороли. Три вышитые салфетки с кухонного стола были глубоко затолканы ему в горло и веревка дважды обмотана вокруг шеи, чтобы он наверняка уже не смог позвать на помощь. Кто знает, истек ли он кровью (десять-двадцать ножевых ранений – это будет слишком для любого) или задохнулся.

Мы оба вынуждены были сдаться.

– На этот раз у нас действительно неприятности, – начал я, когда снова смог разговаривать. – Нас видели в доме. Нас будут искать.

– Это еще не известно. Нам поможет неверный мотив для убийства, – холодно сказал Симонис.

– Что это значит?

– Все это будет выглядеть как месть господина Цвитковиц или как ссора между студентами.

– Из-за ссоры никто не вонзает в глазницы ближнего своего два вертела.

– Из-за выселения все может быть.

– Только не в Вене, – ответил я.

– Здесь живут люди из полу-Азии, которые могут сделать это и за меньшее.

– А фамилия Цвитковиц звучит так, словно они родом из тех стран.

– Вот именно.