Верю – не верю

– Ко мне придут гости! И никакая медсестра мне не нужна! Мне уже некуда ставить ваши уколы! Придут гости! Я же тебе говорил! Лина приведет мою… поклонницу! Она хочет, чтобы я нарисовал ее портрет, а ты… – едва не задохнулся от негодования Борис Георгиевич.

– Папа, ты прекрасно можешь обойтись и без галстука.

– Но ко мне придет незнакомая дама! – кипятился отец.

– Ты совершенно прав, папочка, но… Она же явится к тебе не с официальным визитом, а как к художнику, – на ходу выдумывала аргументы Вера, одной рукой придерживая трубку, а другой энергично ускоряя вялый ритм польки, которую играл сидящий за пианино мальчик. – Поэтому ты вполне можешь надеть джинсы и рубашку в клетку. Она висит справа в шкафу. Это будет даже больше соответствовать…

– Ты думаешь? – засомневался отец.

– Ну что за художник в костюме с галстуком! – поспешила закрепить успех Вера. – Так чиновники одеваются, а не люди творческих профессий у себя в мастерской. Даже президент теперь часто ходит на встречи без галстука – ты сам видел по телевизору. Кстати, ключи от мастерской лежат на своем месте, возле зеркала.

– Я прекрасно помню, где ключи! – обиделся Борис Георгиевич, который вечно искал их по всей квартире, если дочери не было дома. – А ты скоро придешь?

– К двум. Или к трем, надо еще в магазин заехать. Все, папа, у меня урок! – заторопилась Вера. – Напои их чаем, только не из пакетиков, а с нормальной заваркой, тетя Лина знает, где что.

– Тетя Лина знает… – проворчал Борис Георгиевич, кладя трубку на рычаг. – Будто я сам, без тети Лины, не могу. Запросто…

На самом деле он плохо ориентировался в кухне. Да и что ему там делать, если Вера давно запретила отцу пользоваться газовой плитой после того, как он сжег пару кастрюль, забыв их на огне. На обед она оставляла ему суп в термосе и хлеб, этого вполне хватало до вечера. А уж вскипятить воду в электрическом чайнике, который выключается сам, и бросить в стакан бумажный пакетик отец в состоянии. Вера вечно преувеличивает его возраст и немощь. Хотя, конечно, годы дают о себе знать, и восемьдесят семь – не шутка. Но и изображать из себя немощного старика он никому не позволит! У него даже поклонницы еще есть! Так что насчет ковбойской рубашки и джинсов дочь права. Успокоившись и продолжая напевать привязавшийся мотивчик, Борис Георгиевич убрал галстук на место и принялся искать джинсы.

Дом, где жили Вера и Борис Георгиевич, был самой обыкновенной на вид пятиэтажкой, окна выходили на проспект Ленина. Весь первый этаж когда-то занимал гастроном «Центральный», и сюда приезжали со всего города, чтобы купить колбасы или зефира, которые здесь «выбрасывали» чаще, чем в захолустных магазинах городских окраин. Теперь магазин умещался на площади своего бывшего кафетерия. «Центральный», как «Титаник», почти сразу утонул в бурном море рыночных перемен. На плаву остались не гиганты, а расторопные маленькие суденышки: в бывшем колбасном отделе располагался обувной, в кондитерском – магазин сотовых телефонов, а в овощном и бакалейном разместился ресторан быстрого питания. В общем, обитателям дома вряд ли можно было позавидовать: с одной стороны под окнами гремел трамвай и вечно стояли в пробке машины, со двора неустанно сновали грузовички, подвозившие коробки с товаром.

Те, кто мог, давно уехали из старого дома в места более комфортные для проживания, но Вера и Борис Георгиевич были привязаны к своей квартире. Здесь прошла целая жизнь, сюда Верочку принесли из роддома, а главное, на последнем, пятом этаже были оборудованы мастерские – просторные, с окнами от пола до потолка. При советской власти подобные мастерские полагались лишь членам Союза художников, да и то далеко не всем, а самым избранным. Получить в свое распоряжение квартиру в этом доме и мастерскую на пятом этаже для любого художника было равносильно прижизненному признанию классиком. Поэтому от квартиры с мастерской никто при жизни и не отказывался. В собственность мастерские оформлять не разрешали, за аренду в последние годы приходилось платить деньги, и не малые. К тому же теперь Борис Георгиевич едва поднимался на свой четвертый этаж и все реже выбирался на улицу. Но в семье и речи не заходило о том, чтобы переехать или просто отказаться от мастерской. Да Вера и понимала, что папа чувствует в себе силы жить, пока у него есть возможность каждый день уходить к себе в мастерскую, рисовать этюды, наброски, просто приводить в порядок старые холсты.

Вот и сейчас, нарядившись в брюки и ковбойку, Борис Георгиевич решил перебраться в мастерскую, чтобы хоть чем-то занять себя до прихода гостей. Он почему-то волновался, даже руки немного дрожали. Признаться, давненько никто не обращался к нему с заказами. Да и вообще не вспоминал о том, что есть такой художник Борис Максимов, заслуженный, между прочим, художник России, и в свое время у него отбоя не было от почитателей таланта. Устраивались выставки – и персональные, и международные. Столько лет прошло, а люди, оказывается, помнят!