Читал про него, типа — самый думающий русский генерал Первой мировой! А Эверт имеет тот недостаток (как и недавно снятый мной Иванов), что был у Алексеева во времена Русско-Японской начальником и, тот теперь не может на него «прикрикнуть» — чтоб заставить выполнить приказ. Это никому не пошло на пользу: имея превосходящие силы для нанесения главного удара, генерал Эверт жидко обделается в следующем году. В отличии от Брусилова, который наоборот: действуя на направлении вспомогательного — отвлекающего удара, добьётся громкого успеха.
Итак: Северным фронтом будет командовать мой «выдвиженец» генерал Балуев, Западным — «самый думающий» генерал Лечинский, Юго-Западным — знаменитый Брусилов. Неужель, с такими да «орлами» — не побью Вильгельма на следующий год?!
Да, не могёт того быть!
Лишь бы в спину, кто не ударил…
Глава 37. «Манифест об отречении»… С отсрочкой приговора!
«ГОСУДАРСТВЕННАЯ ДУМА — представительный орган страны — становится агитационной трибуной, революционирующей эту страну. Народные представители, к которым прислушивается вся Россия, не задумываясь о последствиях, решаются взбунтовать темные массы накануне перелома военного счастья на фронте, исключительно в целях удовлетворения своего собственного честолюбия. Разве здесь есть патриотическая идея? Наоборот, в существе всей работы этих людей заложена государственная измена. История не знает примеров подобного предательства. Вся последующая работа социалистов и большевиков по разложению России является лишь логическим последствием предательства тех изменников, которые подготовляли переворот, и последних нельзя так винить, как первых. Они по-своему были правы, они хотели преобразовать государственный и общественный строй России по своей программе — по тому рецепту, который являлся конечной целью их многолетней работы и мечтой, лелеянной каждым социалистом, какого бы он ни был толка. Это являлось осуществлением их идеологии».
На понедельник 5 октября 1915 года, в Могилеве выпал отличный, пригожий денёк — уже с утра хорошо пригревало Солнышко. Выйдя из вагона-столовой и невольно прищурившись, я подставил его лучам свежевыбритую щёку и, с величайшей приязнью ко всему живому и неживому в природе, сказал:
— Господа! Денёк то, сегодня какой… Лепота! Пожалуй, господа, сегодня я пройдусь пешком.
Перевёл вопросительный взгляд на Коменданта Свиты Воейкова и, тот с готовностью доложил:
— Вполне безопасный путь, Ваше Величество! Лес и все полторы версты до губернаторского особняка, оцеплены жандармами и казаками из Конвоя Свиты.
— Вы исполнили все меры безопасности, что я Вам приказал, господин генерал?
— Так точно: с утра особняк хорошо обыскан — но после этого, охрану внутри его убрали, а оцепление вокруг оставили по минимуму…
Воейков слегка вежливо поклонился и добавил:
— «Чтоб у господ депутатов не было ощущения, что они идут добровольно в концлагерь» — говоря вашими словами, Ваше Императорское Величество.
— Хорошо, — обращаюсь к Мордвинову, — господин Генеральный секретарь! Будьте так добры, проводите меня: заодно, нам надо кое-что обсудить по дороге… Да и, для здоровья нам обоим полезны пешие прогулки.
От сидячей работы, что я его нагружаю чрезмерно, Анатолий Александрович стал в последнее время несколько толстеть…
— С удовольствием составлю Вам компанию, Государь!