Вернадский

Вернадский видит, какое большое волнение поднялось среди служащих в связи с предполагаемой чисткой. Люди приходят в отчаяние и негодование. «Жизнь становится невыносимой — как для крестьян, так и для огромной массы интеллигенции и полуинтеллигенции». Конечно, на пути большевистских преобразований стояли две творческие фигуры — крестьянин и интеллигент. На них и обрушился главный удар. «Год великого перелома», таким образом, начался с перелома Академии наук… Комиссия принялась вовсю вычищать «старорежимных» специалистов.

Через два дня Вернадский записывает разговор с Еленой Григорьевной Ольденбург. Она рассказывает о распродаже сокровищ Эрмитажа за рубеж и о состоянии Сергея Федоровича: «Сергей не спит со времени провала 12.1». Невыносима тяжесть мандаринской должности. И как оказалось, для Ольденбурга история эта еще не закончилась.

Комиссия Фигатнера трудилась все лето, вычищая сомнительных

служащих, а осенью обнаружила в Пушкинском Доме документы «большого исторического значения». Они хранились как архивные материалы, но комиссия сочла это за идеологическую диверсию. Вот что писал журнал «Научный работник»: «Некоторые из этих документов имеют настолько актуальное значение, что могли бы в руках советской власти сыграть большую роль в борьбе с врагами Октябрьской революции. В числе этих документов обнаружили материалы департамента полиции, корпуса жандармов, царской охранки, контрразведки, ЦК партии социалистов-революционеров, ЦК партии кадетов, списки охранников и провокаторов с относящимися сюда данными (размер вознаграждения, командировки), оригиналы отречения Николая и Михаила и т. д.

Кроме того, найдены: архивы большевистской организации Харькова за 1905–1906 гг., Петербургской организации большевиков с участием В. И. Ленина, протоколы с.-д. фракции IV Государственной Думы и др.».

«В связи с изложенными обстоятельствами, — писал далее журнал, — по решению Совнаркома СССР непременный секретарь Академии наук академик С. Ф. Ольденбург, который по занимаемой должности обязан был своевременно принять необходимые меры к недопущению обнаруженных фактов, отстранен от исполнения обязанностей».

На его место назначен В. Л. Комаров, будущий президент АН.

Комиссия сфабриковала «дело историков» в академии, по которому схвачены и отданы под следствие С. Ф. Платонов, Е. В. Тарле, другие специалисты. Их обвинили в монархическом заговоре. Одновременно начался разгром краеведения, которое представлено в виде огромного разветвленного заговора. Центральное бюро краеведения во главе, местные общества — его филиалы.

Советизация академии фактически завершилась. Введено еще одно новшество: аспирантура — для молодых ученых, вначале это были партийные выдвиженцы. Они вскоре оказались самыми злостными критиками и надзирателями за «буржуазными спецами». В результате советизации в 1933 году в академии уже насчитывалось 348 коммунистов. Образован всесильный партком. Началось планирование и вместе с ним постоянное склонение старых академиков на совещаниях и в документах по поводу этой внезапной напасти.

Международный авторитет советизированной Академии наук упал. Она вступила в период непрерывных перетрясок, перестроек и реорганизаций, не завершившихся и до сего дня.

* * *

Вернадского спасает кочевой образ жизни. Как только наступило лето «переломного года», он на три месяца оказался вдали от чисток и комиссий. Сначала побывал в Берлине на собрании Минералогического общества, а в начале июля приехал в Чехословакию.

Вместе с Наталией Егоровной они переживали радостное событие в жизни Нины — рождение дочери Танечки. Вместе с Толлями уехали в маленькое курортное местечко Груба Скала, расположенное в так называемом «чешском рае». Остановились в недорогой гостинице.

Вернадский много гулял по окрестностям. И конечно, работал над своей задушевной темой. Исправлял немецкий текст «Геохимии», которая предназначалась для академического издательства в Лейпциге. Книга вышла в 1930 году в авторизованном переводе. И как всегда, не упускал ничего значительного в литературе.

Личкову писал: «На днях получил книгу Eddington’a “The nature of the Physical World” — очень много заставляет думать. Он дает картину Мира, где нет законов всемирного тяготения в их обычном представлении. Довольно много было мне нового в некоторых следствиях. Попытка построить Мир, где действие законов причинности — ограниченное. Эддингтон делает из этого философские и религиозные выводы. <…> Мне, однако, кажется, что получающаяся картина Мира не может быть верна, так как Эддингтон принимает резкое отличие времени и пространства, по существу, упуская явления симметрии. Мне кажется, здесь является как раз возможность выявить значение симметрии»².

Нетрудно заметить, что тут впервые открывается новый поворот темы живого вещества и вечности жизни. От атомного разреза вещества его мысль упорно стремится к понятиям пространства и времени, в которых картина мира выражается наиболее экономно и просто.