Вернадский

В чешском рае, по всей вероятности, написана или детально продумана большая статья «Изучение явлений жизни и новая физика», как раз и открывшая собой новый поворот окончательно. Книга английского астронома, горячего сторонника теории относительности, и рисуемая им картина мира побудили сопоставить ее с той, что вытекала из идеи живого вещества. Во всяком случае, заставила продумать и строго отнестись к самым коренным, фундаментальным чертам строения вещества.

Стремление к единству человеческого знания, к непротиворечивой его картине — и достоинство, и недостаток нашей натуры. Некое чувство влечет нас к завершенности, полноте и цельности. Каждая часть величественного здания должна соответствовать целому, простые вещи — сочетаться со сложными. В порыве к мировой гармонии совершено немало подвигов познания.

Но в нем же заключен и порок упрощения, возведения одной какой-нибудь черты до целого, до «причины космоса», по выражению Циолковского. У очередного достижения находятся адепты, неоправданно распространяющие его на весь человеческий опыт. Они невольно перекрашивают всю науку в новые тона.

Как дядюшка Евграф Максимович Короленко «все объяснял эволюцией» в пору повального увлечения образованных людей дарвиновской теорией, так последовательно, поддаваясь моде, в большой мере не научной, а связанной с философским осмыслением новых достижений или с религиозным опытом, «все объясняли» в свое время электронами, волнами и т. п. Теперь — относительностью.

Нужно обладать большим здравым смыслом, наблюдательностью и мужеством, чтобы противостоять очередному шуму, чтобы сохранить научное равновесие. И такие ученые, которые из упрямства или консерватизма мышления противостояли увлечениям, всегда находились. А можно противодействовать увлечениям и силой нового знания.

Принцип неизменности количества жизни явно противоречит теории Дарвина. Он настаивает на внутреннем, законосообразном развитии организмов взамен теории «направляющих воздействий условий среды». Изменчивость, текучесть, игра случайных условий и их сочетаний не увлекали Вернадского. Всегда хотелось найти то общее, что стояло за внешним. «Случай — детский лепет науки», — любил повторять он. Закономерное постоянство жизни, константность ее характеристик размножения, например, в дарвинизм не укладываются. Биологи слишком увлечены изменениями, подчеркивал он. А как быть с бактериями? Они и не думают эволюционировать, совершенствоваться, это абсолютно стабильная часть живого вещества. Бактерии бесконечно делятся в том виде, в каком мы их застали, миллионы и миллионы лет без перерывов.

В начале века началась мода на радиоактивность и теорию относительности. В радиевой речи 1910 года Вернадский предостерегал от излишнего увлечения ими. Человек никогда не согласится с картиной мира, которая безразлична к нему, к его жизни и духовным устремлениям. Мир внешний никогда не заменит человеку его внутреннего мира.

Теперь, через 20 лет, Вернадский все больше сомневался в научных картинах мира, исключавших жизнь. В целом в природе нет великого и малого. Если все должно быть согласовано со всем, то порядок природы без жизни ущербен. Полет бабочки должен быть так же неслучаен, как и полет кометы.

Между тем новая физика, размышляет он, в гигантской степени усилила тенденцию старой физики все объяснять со своих позиций. Только если раньше это был механицизм и детерминизм, то теперь «все можно объяснить относительностью». Действительно, великие открытия Эйнштейна расширили представления науки и в сторону невидимого атомного мира, и в сторону астрономических величин изменений. Но если физика спросить, почему в эту картину мира не входит индоевропейская семья языков или психология человека, он отмахнется или начнет рассуждать о философии, о ненаучных вещах или найдет убежище от непонятных вопросов в религии.

«Исходя только из анализа основного содержания науки — научных фактов и на них построенных эмпирических обобщений, опираясь только на них, — размышлял он в «Новой физике», — ученый должен был признать, что нет реальных оснований для веры в то, что физико-механические явления Ньютоновой картины мироздания достаточно глубоки и широки, чтобы охватить явления жизни, и в то же время, что из этих явлений жизни нельзя из эмпирического материала вывести виталистические представления, которые бы дополнили картину мира. В этом, помимо логического анализа основ научного знания и научно построенного мироздания, должно было убеждать и изучение истории научного знания за последние столетия.

В действительности и за все протекшие века нет никакого успеха в объяснении жизни в схемах господствующего научного миропонимания. Между живым и неживым, косным веществом сохраняется та же пропасть, которая была во время Ньютона, и ни на шаг не продвинулся охват сознания, разума, логического мышления схемами и построениями физико-химических систем Ньютонова Космоса.