Вернадский

Снова постель, небольшое, но выводящее из строя повышение температуры. Урановые заседания прошли без него, как и другие академические комиссии: по метеоритам, по изотопам, по минеральным водам. Посылал туда только свои выступления, которые зачитывались другими людьми. Зато увеличилось количество посетителей и всяческих новостей, особенно связанных с новоявленной дружбой с Германией на фоне мировой войны. 23 сентября записывает: «Все лежу — по-видимому, какое-то упорное сердечное [заболевание], связанное с повышением Г. Стационарное положение. Вчера были А. П. Виноградов, Ферсман с женой, Паша. Слухи о больших неладах внутри партии. Бросается в глаза понижение ее делового и умственного уровня. Все дельцы и воры в ней устраиваются. Говорят о двух направлениях — /?/ю-германское и английское.

Евреи партийные — против Молотова, всё очень грубо, но зерно истины есть. А. Е. Ферсман рассказывал, что вчера передачи английского радио захватили Ленинград и Москву (?). Между прочим, передавали об ужасах с евреями — гестапо в Голландии. Тысячи в мучениях. Нехватка — для Москвы [только] — затруднения — с продуктами, все знают и упорно объясняют [союзом] с Германией»¹⁷.

До самого конца октября он вел то постельный, то полупостельный образ жизни под строгим контролем врача М. Н. Столяровой. Она то укладывала его в постель, то разрешала работать. Он, правда, работал и лежа, и с небольшой температурой.

Двадцать девятого октября записывает «Сегодня диктовал Ане утром V [выпуск] “Проблем биогеохимии”, который обдумывал. <…>

Потом Кулик — о метеоритах в новых воссоединенных частях — Западной Украине, Остзейском крае (называет Прибалтику по-старому. — Г. А.). <…>

Большая тревога. Ждут разрыва с Германией.

Большой страх. Полный хаос. Глухое, но общее недовольство. Голод всюду. Причина явлений — бездарная организация. Низкий уровень носителей власти. У них нет людей, а в стране их много»¹⁸.

Утешало только то, что дети его далеко теперь от диких европейских событий. В январе 1939 года Нина с дочерью переехала в США, в апреле к ней присоединился Николай Петрович Толль, и они стали вживаться в американское общество — с помощью брата, конечно. Уже в декабре 1939 года она сообщает, что работает в клинике близ Бостона по специальности «профилактика психических заболеваний».

* * *

Личков остается, как и Гревс, почти единственным слушателем Вернадского из тех, кому можно доверить серьезные вопросы. В августовское свидание он увез с собой «Очерки», ему Владимир Иванович посылает оттиски «Проблем». Книга вызывает у его адресата множество разнообразных, несущихся в беспорядке мыслей. Они то связываются с частными областями геологии, геоморфологии, географии, то воспаряют к вечным вопросам «теории Земли». В те дни сам Личков заканчивал книгу на планетную тему «Волны жизни и ритмы развития земного шара». Она, правда, осталась в рукописи. Конечно, часто думал о космологических проблемах.

«Много раз в связи со своей книгой перечитывал я в разных направлениях Ваши “Биогеохимические очерки”, — пишет Личков 22 октября. — Очень много получил от этого. Нет, по-моему, среди лиц, трактующих проблемы геологии, положительно никого, кто ставил бы эти проблемы так глубоко, как Вы. Никого равного Вам по трактовке проблем я не знаю, пожалуй, и в иностранной литературе. Легко трактовать эти вопросы после Вас. Это значит пользоваться уже проложенной Вами дорогой. <…> Ваша мысль для меня глубоко поучительна даже тогда, когда я с нею никак не могу согласиться, и она вызывает мой протест; я чувствую себя ею все-таки зачарованным»¹⁹

.

Отвечая на одно из замечаний своего корреспондента, Вернадский пишет: «Когда я говорю о жизни (не могу и не хочу быть таким ригористом, чтобы этим реальным, ходячим словом я не пользовался), под понятием “жизнь” я понимаю совокупность реальных живых организмов. <…> Допускаю в Космосе существование живого вещества (может быть, “с разумом”) и полагаю, что наш человеческий разум не есть конец — (венец) — эволюционного процесса. Я не материалист и не идеалист. Думаю, что “космическая жизнь” (так понимаемая) не может дать “космического сознания”»²⁰.

Вообще считая эволюционные проблемы второстепенными в системе знаний, Вернадский принадлежит не к тем, кто, как Дарвин, ищет законы изменения, но к тем, кто, как Ньютон, формулирует законы сохранения, устойчивости мира. Он развивался от историзма в сторону фундаментальных основ природы, ее существования при непрерывном изменении и распаде. Предостерегал против увлечения дарвинизмом. Тем более что есть забытые эволюционные теории, как-то заслоненные теорией происхождения видов. Например, эмпирическое обобщение американского геолога и биолога Джеймса Даны. Вернадский сообщает о нем в своей «таблице противоположностей».