Вернейские грачи

— Ага, так, значит, вы господа узурпаторы? — неприязненно воскликнула старуха. — Так, так. Теперь мне все понятно. — Она повернулась к священнику. — Видите ли, господин кюре, вот эти молодые люди вместе со своей начальницей совершенно незаконно заняли под свою школу принадлежащую мне землю. Вся долина под Волчьим Зубом искони принадлежала семье Фонтенак. И вдруг является какая-то особа с двумя десятками ребят, без церемонии забирает мой старый сарай, который стоит в долине, и совершенно спокойно начинает распоряжаться моей землей. А этот лентяй и лежебока, наш мэр, еще поддерживает ее. Говорят, эта особа, госпожа Берто, происходит из очень почтенной семьи в Лионе. Мне даже говорили, что она дочь одной дамы, которую я некогда знавала, но я этому не верю. Почему-то во время войны эта особа носила другую фамилию, а теперь вдруг оказалось, что она вдова Берто. Этого отчаянного головореза! Конечно, мне все сразу стало понятно: жена такого, как Берто, не должна считаться ни с чем, даже с законом… Но я еще с ней поборюсь, я ни за что не уступлю ей мою землю!

Священник с досадой слушал эту длинную речь. Уже десяток раз госпожа Фонтенак со всеми подробностями рассказывала ему историю своей тяжбы с Берто.

Вдруг хозяйка замка что-то вспомнила и сварливо обратилась к грачам:

— Что вы такое делаете в вашей школе? С самого рассвета у вас стоит невыносимый шум! Из-за этого шума я совершенно не могу спать…

— Мы строим, — сказал мальчик. — Сначала мы ремонтировали наш сарай, а сейчас, когда выучились хорошо строить, мы строим новый коровник для нашей Белянки. — Видно было, что он прямо раздувается от гордости и желания показать этим двум, кто такие грачи.

— Ужасный шум, — повторила госпожа Фонтенак, не обращая внимания на слова мальчика. — Ни минуты нет покоя! Я собираюсь жаловаться мэру.

— Мы скоро кончим, — робким голосом сказала девочка. — Уверяю вас, нам осталось работы на несколько дней. Наши мальчики строят очень быстро…

— Зачем же вы ко мне пожаловали, господа узурпаторы? — не слишком любезно спросила госпожа Фонтенак.

Мальчик, не отвечая, принялся расстегивать молнию своего комбинезона и бережно вытаскивать что-то из внутреннего кармана.

Священник иронически смотрел на его старания.

— Можешь не доставать, — сказал он мальчику. — Конечно, вы и сюда пришли, чтобы уговорить госпожу Фонтенак подписаться в ваших тетрадках и купить открытки с «голубем мира». Вот, сударыня, — обратился он к госпоже Фонтенак, — они и ко мне приходили со своим подписным листом. Но я не хочу участвовать в затее, которую организовали безбожники и коммунисты… Я за мир, но меня не подобьешь участвовать в организациях красных!

— Я что-то плохо соображаю, — пробормотала госпожа Фонтенак. — Это, что же, значит, я должна давать деньги для того, чтобы они делали там разную их демократию и революцию?

— Примерно так, сударыня, — кивнул священник.

Девочка покраснела.

— Видишь, Ксавье, я тебе говорила, не следовало нам сюда соваться… — прошептала она.

Но тут Ксавье резким движением вытащил, наконец, из-за пазухи сложенную вдвое тетрадь, из которой посыпались открытки. Стая белых голубей усеяла комнату.

Девочка со всех ног кинулась подбирать открытки, в то время как мальчик запальчиво совал под самый нос госпоже Фонтенак тетрадку, на обложке которой старуха увидела отпечатанную таблицу умножения.

— Это что же такое? Умножение?! — изумилась она.

— Это «Тетрадь Мира», можете сами убедиться. Вы не смотрите, что здесь таблица умножения… Вот здесь, на этих страницах многие записывали свои мысли и свои мнения. А здесь подписывались и давали деньги и покупали наши открытки. Нам давали и по триста и по пятьсот франков, честное слово. — И Ксавье, развернув тетрадь, тыкал пальцем то в одну, то к другую строчку, стараясь обратить на них внимание старухи.

— Дай-ка взглянуть, кто и что тут пишет! — Священник нагнулся над тетрадкой. — Ото, как много подписей! Господин Гомье, аптекарь, — пятьсот франков. Булочник Леду — четыреста. Учительница, мадемуазель Венсан, — сто семьдесят. Начальник станции, Фламар, — двести. Гм… знакомые все люди… Давно только я не видел их в церкви… Этот Фламар! Ему давно пора бы подумать о спасении души, а он, видите ли, записался в коммунисты!

Прищуренные глаза девочки вдруг расширились, блеснули гневом.

— Дедушка Фламар очень хороший, — сказала она высоким, дрожащим голосом. — И вы про него, пожалуйста, не говорите ничего дурного, господин кюре. Мы носим наши тетрадки и собираем подписи, и мысли, и мнения людей, чтобы все могли договориться. Договориться о том, чтобы на земле было спокойно, чтобы люди больше никогда не воевали… И чтобы все были счастливы. И вы, и мы, и госпожа Фонтенак…

— Гм… Значит, чтоб и я была счастлива? — глумливо повторила госпожа Фонтенак.

— Да. И чтоб другие на свете тоже были счастливы, — продолжала девочка. — Знаете, нам очень многие давали свои подписи. Корсиканка собрала уже много денег… Ух, наша Корсиканка умеет говорить с людьми! — с гордостью прибавила она.