Вернейские грачи

Оба грача прижались к стене, стараясь не проронить ни слова. Ни Ксавье, ни Витамин в это мгновение не думали, что может случиться с ними, если один из разговаривающих выглянет в окно и увидит притаившиеся синие фигурки. Мальчик и девочка понимали одно: они присутствуют при разговоре, который важен не только для Жерома Кюньо, но и для всех остальных его друзей.

Они слышали, как американец назвал Кюньо крупным работником, как похвалился, что запомнил имена, записанные в «Тетради Мира». И он, он, Ксавье, дал ему тетрадь! Мальчик до крови закусил губу.

Но вот до грачей донеслись прощальные слова Вэрта. Ксавье опрометью кинулся вниз по лестнице, таща за собой Витамин.

— Скорей! Бежим, пока они не вышли!..

Грачи кубарем скатились по последнему пролету лестницы и в одно мгновение пересекли двор. Вот они миновали низенький, крытый черепицей и заросший плющом домик привратника, в котором теперь никто не жил, и бегом пустились вверх по тропинке, затейливо петлявшей между виноградниками.

А природа, как нарочно, была так хороша, такое чистое и светлое стояло утро, что немыслимо было представить себе, будто существуют на свете заговоры, враги и черные, злые дела. Сквозь голубую дымку впереди проступали вершины гор. На Волчьем Зубе таяло зацепившееся за гребень розовое облачко. Справа и слева тянулись каменные изгороди виноградников, и в трещинах между камнями сверкали, как зеленые молнии, ящерицы. Виноградные гроздья только еще наливались соком, но уже гудели над лозами пчелы, и казалось, что кто-то беспрерывно тянет на виолончели одну и ту же басовую ноту.

— Эх, нам бы сейчас нашу «Последнюю надежду», — пробормотал, отдуваясь, Ксавье. — Она бы живо нас домчала!

Внезапно там, где тропинка делала крутой поворот, из-за виноградных лоз вынырнул церковный служка в черной сутане и круглой бархатной шапочке. Из-под шапочки на грачей смотрели невиннейшие незабудковые глаза, обрамленные тонкими, точно подведенными, шнурочками бровей. Розовые губки, пухлые и скромно поджатые, были сложены, как для молитвы.

Столкнувшись так неожиданно с бегущими грачами, служка вдруг преобразился. Куда девалась застенчивая улыбка и безмятежность взора! Розовые губки вмиг сложились в насмешливую гримасу. Служка растопырил руки и встал так, что грачи поневоле должны были остановиться.

Ксавье мигом занял боевую позицию: где бы ни встречались грачи с учениками иезуитской коллегии, сейчас же начиналась драка. Как, почему, с чего началась эта «вековая» вражда, никто теперь не смог бы сказать ни в Гнезде, ни в коллегии. Известно было только, что вражда непримирима и что ученики обеих школ дали клятву вести войну до победного конца. Сейчас Херувиму, одному из лучших, примернейших учеников иезуитской коллегии, не терпелось отомстить Ксавье за недавно полученную им трепку.

— Куда вы так торопитесь, попрошайки? — начал Херувим насмешливо. — Опять, видно, ходили клянчить на своего «голубя мира»? А сами, конечно, прикарманили птичкины денежки? Так?

— Пусти! Как ты смеешь? Нам некогда слушать твои гадости! Слышишь, Ксавье, что он говорит? — пыталась спихнуть Херувима с дороги Витамин.

— Собака лает, ветер носит, — хладнокровно отозвался Ксавье, напирая на Херувима с другой стороны. — Наш красавчик Анж о себе говорит. Это он ходит во время обедни с подносом, собирает у прихожан деньги на церковь, а сам слизывает с подноса и серебро и бумажки. Лолота сама видела, как у него к языку приклеилась монета. Знал бы об этом кюре, живо прогнал бы своего любимчика!

— Врет твоя Лолота, — воскликнул Херувим, бледнея. — Все вы там, в вашем Гнезде, лгуны и сплетники!

Вихор Ксавье воинственно закачался.

— А ну, повтори, что ты сказал?

— Ксавье, не связывайся с ним, нам нужно торопиться, — с отчаянием взывала Витамин.

— И повторю! И повторю! Лгуны! Безбожники! — визжал Херувим. — Вот подождите, доберутся до вас, «бесстрашные борцы за мир»! Покажут вам, как бегать с красными знаменами.

— Сию минуту заткни свой грязный рот! — Ксавье сжал кулаки.

— А… а-а-а… Убивают! — завопил вдруг Анж и, к удивлению грачей, повалился на землю и принялся кататься в пыли, немилосердно трепля свои кудри и царапая лицо. — На помощь! Убивают!

— Эй, что тут такое делается? — раздался вдруг сердитый окрик, и из-за каменной ограды появился толстяк в широкополой шляпе, надвинутой на лоб. — Кто это тебя так? — продолжал он, тяжело переваливаясь через ограду и нагибаясь над лежащим в пыли Херувимом. — Это ты, рыжий, обижаешь маленького Анжа? — обратился он к Ксавье. — Анжа, который мухи не обидит? За что ты на него накинулся, скажи, пожалуйста?

— Он вам не скажет, господин Леклер, ни за что не скажет, — застонал Херувим, все еще лежа на земле. — Эти грачи нас, всех учеников коллегии, ненавидят, всюду подкарауливают. И все за то, что мы выводим их на чистую воду! Вот и сейчас этот парень набросился на меня потому, что я посмел ему перечить…

— А что он болтал? — нетерпеливо спросил Леклер.

Анж приподнялся, охая и делая вид, что утирает заплаканные глаза, и бросил исподтишка на Ксавье злобный взгляд.