Верность.

Когда вернулась в зал кафешки, нам уже принесли заказ. Лёшка сидел спиной ко мне и разговаривал по телефону. Неожиданно возникло дурацкое, какое-то детское желание закрыть ему руками глаза, склониться к уху, так, чтобы непременно прижаться щекой к виску, и шепнуть: «Угадай, кто?»... Но я испугалась. Чего? Показаться глупой? Навязчивой?

Всё-таки, между думать, что он «имеет в виду именно это», и знать это наверняка — огромная разница. Когда я лезла в постель к Нику, мне было волнительно, но по большому счёту пофиг, отвергнет он меня или нет. А сейчас — страшно.

Странное чувство. Как школьница какая-то. Как будто вся жизнь на кону.

В итоге, глаза ему закрывать я не стала, но и не удержалась от того, что бы мимоходом не запустить пальцы в волосы, не провести рукой по крепкой шее и плечу. Нет, не школьница. Детсадовка, блин.

— Лады, Сань! — сказал в трубку Лёшка. — Давай будем решать вопросы по мере поступления. Только я тебя умоляю — нежненько, да? Очень нежненько! Чтоб прям... Понял, да? — помолчал, слушая. — Вот именно! Ладно, давай, брат. Обнял! — И, отложив телефон, наконец посмотрел на меня: — Я уж подумал, ты опять сбежала.

— Кого это вы там очень нежненько? — включив непонимающую намёков кокетку, перевела я тему.

— Много будешь знать, плохо будешь спать! — в тон мне, шутливо отделался от дурацкого вопроса Лёшка. — Давай, налегай на щи. Надо ещё успеть кое-куда заехать, раз уж начали.

— Куда заехать?

— Увидишь.

— Мм... шпионские страсти разводишь? Интриги-расследования?

— Типа того. Ешь. Серьёзно, время жмёт.

Я взялась за ложку, помешала борщ.

— Слушай, а ты, правда, можешь найти человека?

— Ну, сложно сказать вот так, на ша́ру. Всё зависит от того кто, что, где.

— Хмельницкая Маргарита Фёдоровна, когда-то была профессором кафедры рисунка и живописи какой-то российской академии искусств. А может, ещё и советской. А сама она из Балаково.

Лёшка смотрел на меня и с молчаливым вниманием ел.

— Ну, собственно, это всё, что я знаю, — развела я руками. — В принципе, я думаю, что если обратиться с запросом в академии, то, возможно, они и смогут что-то подсказать, да?

— Ну... — согласно пожал плечом Лёшка, — логично. Только почему же ты до сих пор этого не сделала?

— Ой, Лёш... Если это так сложно, то не надо! — тут же встала я на дыбошки.

— Да ладно, ладно! Чего ты сразу ершишься? Сколько ей лет?

— Не знаю точно. Примерно пятьдесят семь, наверное.

— Откуда вы знакомы?

Разговор как-то неожиданно превращался в допрос, и с каждым вопросом всё больше подбирался к неудобной теме... Я занервничала.

— Мы с ней художники, Лёш, если ты не понял. Общались в профессиональной среде. Краски, кисточки, холсты. Достаточно?

Ох, не понравилось мне, как он на меня глянул! Вроде и спокойно, даже слегка небрежно, но в то же время с подозрительным азартом. Кажется, я слишком расслабилась.

—А когда и где вы последний раз виделись?

Я почувствовала, что краснею.

— А это так важно?

— Ну вообще да. Но если не хочешь, не говори. Думаю, вполне можно и через академии зайти.

Не спеша допил сок, достал телефон.

— Сань, снова я... — рассмеялся, слушая. — Да ты что? Теряешь сноровку! Я думал у тебя там уже всё готово. — Снова рассмеялся. — Слушай, а можешь на досуге среди бывших профессоров-живописцев посмотреть Хмельницкую Маргариту Фёдоровну? ... В академии искусств, но не знаю в какой... Ага... Не точно, но от пятидесяти пяти до шестидесяти. Ну, само собой! Ага... — взгляд его упал на стол, и Лёшка тут же двинул ко мне мой чай и постучал пальцем по часам на своём запястье, напоминая про время. — Это ещё зачем?... А, ну... Можно, да. — Немного отнёс телефон от уха, спросил у меня: — А она сейчас ещё рисует?

Я растерянно кивнула. Господи, какая же я дура... Пустила лису в курятник, называется.

— Да вроде ещё в деле, Сань, но так... Не точно, судя по всему. — Говорил с этим Саней, а сам наблюдал за моей реакцией. — Угу. Хорошо. Да нет... Серьёзно! Потом. Всё потом, Сань. Да. Угу. Угу... Окей. Всё, до связи, брат! Обнял!

Сложил руки перед собой на столе, поизучал меня с загадочным видом.

— Ну всё. Думаю, найдём. Задержишься на завтра — возможно уедешь уже с информацией. М?

— Шантажист.

Пожал плечами, чертовски обаятельно улыбнулся:

— А что делать? Жизнь такая.

— Пфф...

А на самом деле мне было не до шуток. Кто знает, как Марго воспримет новость о том, что я жива? Что расскажет им о себе и обо мне? И где были мои мозги, ДО того, как я распустила язык?

— Лёш, ты знаешь... Я подумала... А можно отменить поиск?

— Не понял?

— Ну, я подумала... Мы с Маргаритой на самом деле очень посредственно знакомы были, она меня и не вспомнит, скорее всего. Я просто не знала, что это всё так сложно — ну, других людей привлекать и всё такое... Правда, не нужно! Спасибо!

Лёшка пожал плечами и без лишних слов снова взялся за телефон.

— Сань, это снова я. — Рассмеялся. Долго слушал и поддакивал. — Слухай, брат, отбой по Хмельницкой. Ну... — всё ещё посмеиваясь, глянул на меня. — Ну вот так. Да. Обязательно. Нет. Не могу. Потом. Обязательно. Коне-е-ечно! Ну, попробуй... Ага. Ну давай, отбой!