Версаль под хохлому

– Сканер, – пояснила я. – Когда тебя арестовали, взяли отпечатки пальцев, они теперь в системе навечно. Глупо с такой биографией людям врать.

– И чего, сканеры теперь у всех? – испугался Рамазан. – Вся полиция с ними ходит? Палец положил, и биография видна?

Хорошо бы, если б так, вздохнула я. Но, думаю, хитрая техника есть лишь у членов спецбригады, простым полицейским она пока недоступна. Однако Еглоеву этого знать не надо. Я молча пожала плечами.

– Ничего плохого я не делал, – частил Рамазан, – уехал в Мирск, не хотел воевать. Я тихий. Молодым по глупости хулиганил, теперь нет. Ум есть, не хочу больше на зону. Никогда. Хочу работать. В Мирске работы нет. Жить как? Шаурма кручу, на хозяина пахаю.

– Пашу, – машинально поправила я. Видно, не зря меня учили на преподавателя русского языка, так и тянет делать людям замечания.

– Не трогай меня, а? – зашептал Рамазан. – Хочешь подарок?

– Надеюсь, ты не взятку предлагаешь? – улыбнулась я.

– Взятка нет, – испугался Еглоев, – хорошее отношение, да. Буду тебе друг.

– Замечательно, – кивнула я. – Теперь чисто по-дружески опиши мне того, кто оставил записку.

– Клянусь, не разглядел, – заныл Рамазан. – Темно, дождь, холод. Он в куртка, черный. Капюшон большой, лица нет. Больной!

– Почему ты так решил? – заинтересовалась я.

– Горло болело, хрипел, – пояснил торговец.

– Что он сказал? – не успокаивалась я.

Еглоев наморщил лоб.

– «Здравствуй. Открыт долго? Всю ночь? Дам две тысячи. Передай письмо. За ним придут». Я бумажку развернул, там буквы. Ничего плохого. Он говорит: «Поругался с мама жены, мама жена забрала, ко мне не отпускает, телефон ей не дает. Хочу жена объяснить, я не виноват, не спал с той баба». Я пожалел мужчину. Мать жены вредный всегда, хочет дочери богатого и слепого-глухого-немого. Пусть дочь лентяйка, муж ее любить должен. Неправильно это.

– Хорошо. Ты взял письмо. Дальше что? – перебила я Рамазана.

– Он ушел, – заявил торговец.

– Куда? – наседала я.

– В метро, наверное, – предположил Рамазан, – только пятки сверкнули.

Я усмехнулась. Похоже, собеседник неплохо владеет русским языком, но специально коверкает слова. Своеобразная защита, всегда можно сказать: «Плохо понимаю, извините». И к тебе не станут приставать. Но пассаж про сверкающие пятки свидетельствует о знании русской лексики.

Рамазан протянул мне две тысячи.

– Вот. Он мне уже дал деньги.

– Оставь себе, – вздохнула я. – Впрочем, сделай одну шаурму, я очень проголодалась.

Еглоев втянул голову в плечи.

– Не жри мой еда! Кура тухлый. Надо из бутылки полить, запах исчез и цвет приятный. Как друг говорю. Не пробуй шаурма. Бери вафли. Или шоколадку. Не бандит я. Тебе помочь хочу. Стой! Он упал!

Я вздрогнула.

– Кто?

– Тот, с письмом, – переминаясь с ноги на ногу, продолжил Рамазан. – В яма попал – плюх! Я вышел, а он встает, говорит: «Ух ты!» А потом про письмо. И еще. На Лена все кричат, а он не ругался, просто прошел. Она ему наклейку, а тот не орать. Совсем нет. Тихий мужчина. Мне понравился, поэтому я и помог ему.

– Кто такая Лена? – уцепилась я за крохотную ниточку.

– Бутылка видишь? – радостно спросил Еглоев. – У мороженого.

В тусклом свете фонарей между двумя киосками совсем недалеко от тонара с шаурмой приплясывала здоровенная бабища.

– Это Лена, студентка, – заулыбался Рамазан. – Я в клуб ходил, бесплатно, Лена билет подарил. Она хорошая, тихая.

Глава 26

Глядя под ноги и ощущая, как намокшие брюки с колготками противно прилипают к ногам, я, клацая зубами от холода, подошла к конструкции, имитирующей бутылку лимонада, и спросила:

– Вы Лена?

– Покупаете один билет в клуб «Бутылек», получаете второй бесплатно. Плюс подарок на память, – заученно произнес простуженный голос. – Опаньки!

Я не успела отреагировать – Лена быстро выхватила из висевшего у нее на боку мешочка бумажку, содрала с нее защитную пленку и шлепнула на мою сумку стикер. Мне было холодно, хотелось есть, спать, к тому же бумажка оказалась с изображением противного братца Аленушки, и я совершенно непрофессионально потеряла самообладание.

– Кто тебя просил? Не собираюсь расхаживать с портретом тупого кролика в брекетах! Зачем мне сумку изуродовала? Немедленно отдирай!

– И чего злишься? – устало произнесла девица. – До конца меня выслушай. Клуб в пяти шагах отсюда, веселье там с утра до ночи. Покупай билет! Вернешься в свой Ухрюпинск, покажешь сумочку, объяснишь: в столице в шикарном заведении гульнула, а это типа знак для фейсконтроля. Все обзавидуются! А стикер через пару недель сам отвалится. Честное слово, и следа не останется, не переживай.

Я вынула удостоверение – не настоящее, рабочее, но тоже красивое, с золотым гербом на бордовой обложке, – продемонстрировала его Лене и сказала:

– Я живу в Москве, работаю в казенном доме. Есть к тебе парочка вопросов. Ответишь?

Лена оглушительно чихнула.

– Если только не по сопромату. Нет у меня способностей к нему.

– Все намного проще, – усмехнулась я. – Мужчина из ларька с шаурмой...