Вершинины, старший и младший

Ему часто не верили, и он привык, но сейчас обида была сильная: схватил, ведет куда-то, насмехается да еще и не верит! Сам небось и стрелять не умеет как следует, хоть и нацепил кобуру с наганом.

Из нагрудного кармашка выхватил Митька сложенный вчетверо листок, уже порядком измочаленный и потертый на сгибах. С лиловой печатью Осоавиахима и подписью военрука. Это было временное удостоверение (для настоящего не нашлось корочек, обещали дать потом).

Отпечатанные на машинке слова отчетливо свидетельствовали, что «ученик пятого класса «Б» школы-десятилетки N 1 Дмитрий Вершинин выполнил норму…» Дмитрий Вершинин! А не…

Митькина рука остановилась в воздухе. Но милиционер выхватил из пальцев бумажку. И на лице его расцвела улыбка. Радостная, как у мальчишки, который выиграл спор.

- Я же говорил - не твой! Тут же не твоя фамилия!.. Постой… - Лицо его опять стало спокойным, а потом строгим. - Ты Сидоров или Вершинин?

- Вершинин, - тихо сказал Митька и стал смотреть в сторону. Они помолчали несколько секунд.

- Нехорошо, гражданин Вершинин, задумчиво заговорил милиционер. - Чужая фамилия. Попытка к бегству…

«Издевается», - понял Митька. Милиционер оторвал глаза от документа и пристально глянул на Митьку.

- А кто у тебя отец?

- Учитель.

- В первой школе?

- В первой…

- Петр Михайлович?

- Ага, - безнадежно сказал Митька. Он не удивился: отца в городе знали многие.

Все еще разглядывая бумажку, милиционер двинулся по тротуару. Видно, случайно он изменил направление и шагал теперь обратно, к улице Герцена. Митька побрел следом: теперь все равно не убежишь. Найдут.

- Я ведь тоже в первой школе учился, - сказал милиционер. - У твоего отца, между прочим. Хороший учитель.

Надежда на спасение ярким огоньком засветилась перед Митькой.

- Да? - вроде бы удивился он. - Я вас не помню.

- Ну, а как ты можешь помнить? Я к вам домой не ходил. Да ты тогда совсем пацаненок был. Я в тридцать первом седьмой класс закончил. Потом работать пошел.

- Я по фотографиям почти всех помню, - бессовестно соврал Митька. - У папы есть фотоснимки всех классов, которые он учил. Может, вы непохожи тогда были? Ваша как фамилия?

- Жарников моя фамилия.

- А зовут вас… Матвей?

- Точно! Вспомнил?

- Угу… - сдержанно откликнулся Митька. Взгляд его стал веселым, а шаг - пружинистым. Все-таки ему везет!

- Вот видишь, - наставительно заговорил Матвей Жарников, - мы с тобой, выходит, знакомые. Как-то неловко получается. Вот пришел бы я сейчас с тобой к твоему отцу, рассказал бы про все… Что он сказал бы?

- Ну, что… - начал Митька, стараясь точнее рассчитать удар. - Он сказал бы: «Здравствуйте, Жарников, рад вас видеть». Сказал бы: «Как поживаете? Не делаете больше механизмов, чтобы школьные скелеты махали руками, пускали дым из глаз и кукарекали? Не доводите больше учителей до обморока? Это похвально».

- Ч-черт возьми… - произнес Матвей и свернутым Митькиным удостоверением почесал кончик носа. - Все еще помнит?

- Он мне про это раз десять рассказывал.

- Да-а… Ну, я тогда маленький был.

- В шестом классе, - беспощадно уточнил Митька.

- Пить что-то хочется, - сказал Жарников. - Вон там вроде клюквенный морс продают, киоск открыт. Пойдем?

- Можно… Хотя нет, у меня ни копейки.

- Ладно уж. Возьми-ка свой документ.

Потом, когда они у голубой будки глотали теплый и довольно противный морс, Матвей спросил:

- А все-таки чего тебе приспичило в тумбу стрелять? Ну нарисовал бы на заборе мишень, где-нибудь подальше от глаз, да пулял бы.

- Дак это целая история, - сказал Митька- Долго рассказывать. Если все по порядку говорить, то даже не знаю, с чего начать… Есть у нас в школе немка Адель Францевна. Ты ее… То есть вы ее, наверно, знаете…

Ух и шумная была история!

Она случилась в середине мая. (Полкласса), в основ ном мальчишки, не выучили урок по немецкому. Ну, сами понимаете, на дворе уже полное лето, а тут сиди и зубри, как два балбеса - Петер унд Отто - шпацирен в лесу унд баден в речке. Мальчишки из пятого «Б» предпочитали сами шпацирен и баден, хотя вода была еще зверски холодная.

Но Адель Францевну это не интересовало. На каждом уроке она грозила «неудами» и переэкзаменовками. Она требовала прилежания и порядка.

Надо было оттянуть беду. И в самом начале урока маленький, симпатичный и очень вежливый редактор отрядной стенгазеты Павлик Шагренев спросил у Адели Францевны, понравилась ли ей пьеса «Приключения Карла Бруннера».

- М-м? - удивилась Адель Францевна. - Ах, ты имеешь в виду эту постановку… Ну, конечно, вам она должна нравиться. Но когда вы повзрослеете и станете смотреть на вещи более взыскательно, то поймете, что это совсем не блестяще.

- А почему? - задиристо спросил с места Митька.

- Слишком много пафоса и весьма недостаточно мастерства. Я говорю об игре исполнителей. Вы меня понимаете?

- Вполне, - сказал Павлик. - Только… Вот всем нам кажется, что игра не такая уж плохая. Наоборот. Вот помните баронессу? Как она…

- Да-да, - снисходительно согласилась немка. - Эта дама играет действительно несколько лучше остальных.

- А Карл? - воскликнул Митька. Он по правде обиделся и разозлился. Будто его самого задели.