Вершители Эпох

— Ты помнишь то ощущение? Тогда, когда собирала песок в куб? Когда руки наливаются синевой, и энергия проходит от кончиков пальцев, разливается по всему телу, как будто впитываешь нечто меньше воздуха, чёрную силу мира. Вызови в памяти это чувство, пройди через него ещё раз, собери совсем немного, пару крупиц…

— Получается… — руки действительно налились синевой, хоть под плащом не было видно, но как только она попробовала направить её, подчинить, свечение пропало. — Не получается…

— Нет, продолжай, так и надо. Если синева, значит, ты забираешь у себя, но как только начинаешь просить у мира, перестаёшь жертвовать. Сосредоточься ещё.

Пустошь заговорила с ней — песней незыблемости песков, шумом пыли и запахом вездесущей смерти, своим окровавленным остовом, измученным жаждой, своим полным боли шёпотом бурь, сметающими города смерчами. Она доверяла Вайесс свою ношу, своё вековое страдание, свою жизнь, свою слабость и свою силу, каждый миг существования от самого начала до самого конца. Пустошь плакала, как маленький ребёнок, от злости вокруг, от несправедливости и неправильности, и чем больше война накрывала её, тем больше расширялась нервная система ядовитых рек, тем опаснее становилась поверхность — бессознательный ответ насилием на насилие. Вайесс всё понимала, понимала, что некуда выпустить эту ненависть, что невозможно вернуть её в том же объёме, и приходится копить, копить, копить, сдерживаться, страдать от бессилия и бессмысленности. Вся эта ненависть теперь переливалась кровью по её телу, бегала мыслями в голове, Вайесс разделила с миром его тяготы, приняв их на себя вместе с дарами стойкости и мощи. Ради этого она терпела, тренировалась, к этому готовил её Фабула. Она делала это и ради Пустоши, и ради себя самой.

— Пробуй дальше.

— Так и не выходит. Я не понимаю, как это…

— Чем больше тренируешься, тем сильнее контроль.

Вайесс сосредоточилась, насколько это было возможно со скованными за спиной кистями. Хотелось вытянуть руку в направлении мысли, сократить хотя бы на полметра расстояние между собой и целью, сконцентрировать желание в пальцах, как будто от этого стало бы в разы проще. Ей показалось, что песок задвигался, но на лицо налетел ветер, и она поняла, что это совсем не её заслуга. У неё было ощущение, как будто в какой-то части тела появилась новая мышца, но она атрофирована, не проработана, и сейчас Вайесс словно пыталась использовать что-то несуществующее.

— Сколько уже идём-то? — это кто-то спросил за её спиной, тихо.

— Полдня почти, — голос второго был уставший. — Когда привал уже?

— Не будет привала до Аванпоста, — зевнул он. — Глянь лучше на девчонку. Как думаешь, сам смог бы пройти столько?

— Она ещё и этого тащит…

— Я о том же.

— Это дерьмо, — Вайесс прямо видела, как сжались его зубы. Кто другой может сплюнул бы, но здесь, в пустыне, нужно было беречь влагу. — Оскверняет своим существованием нашу землю.

— Думаешь, они всё-таки отступники?

— Думаю, что отступники очень хорошо умеют только две вещи — убивать и держать рот на замке.

— А её ответы?

— Да брехня всё. Будь моя воля, расстрелял бы на месте.

— Заткнулись! Воля, к счастью, не твоя! — один из шедших рядом обернулся — наверное, заместитель, судя по нашивке, — и злобно перевёл взгляд на ботинки болтуна, потом обратно на лицо, передразнивая манеру говорить. — И шагаем молча!

— А… — через минуту попробовал было начать тот, подумав, что зам отвлёкся, но тут же напоролся на ответ.

— Ещё одно слово, и по приходу в лагерь оба… — он показал на говоривших, поводив указательный палец из стороны в сторону. На нём одном были перчатки без пальцев: непонятно зачем, но от этого он как-то выделялся. — …По сто кругов вокруг палатки. Гуськом. С автоматом.

— Так точно!

— Глупо, — он показал пальцами цифру «два». — Я предупреждал.

Вайесс приглушённо прыснула. Захотелось по привычке прикрыть рот рукой, но она вовремя вспомнила, что на них наручники. Зам косо, с неприязнью глянул на неё — наверное, заметил, — но пока ничего не сказал. После этого охота разговаривать отпала у всех. Вайесс отметила, что здесь дисциплина была не чета шестому, где за такие разговоры не то, что не наказывали, — этого даже не замечали.

Дошли до места только к вечеру, и Вайесс узнала нагромождённые из обломков стены, ворота, даже пейзаж вокруг. С рёвом прямо перед ними выехал грузовик, светя фарами в голубой закат. На неё уставились сразу все сидевшие внутри, как на музейный экспонат, но зам нервно помахал им рукой, мол, «сваливайте побыстрее», как будто это могло что-то изменить. Внутри Аванпоста на них всё так же пялились, люди выбегали из палаток, слышались крики командиров, загоняющие всех обратно. Кто-то махал рукой — обычно высшие чины, — зам отвечал тем же. В какой-то момент он похлопал остальных сопровождающих по плечу и что-то им шепнул, после чего те отошли на несколько шагов в сторону, как будто чтобы избежать ненужной рефлексии со стороны зрителей. Потом наклонился прямо к плечу Вайесс, так что его лицо почти касалось её.