Вершители Эпох

Это воспоминание для неё было самым тяжёлым. На нём не могли помочь знания или умения, только характер, выдержка и воля. Но проверялось не это — проверялась готовность идти на риск, жестокость и умение переступать через принципы. С последним она не справилась. Это была проверка в реальных условиях, где действовало только одно правило: «убей или убьют тебя». У неё была хорошая память на лица — позже она часто вспоминала приговорённых к смерти заключённых, которых по одному выводили на арену — слабых, голодных, с торчащими скулами и рёбрами, обёрнутых в лохмотья и тряпьё. Для них это была возможность — возможность спастись от виселицы, убив всех десятерых детей-выпускников на арене. Они все дрожали, но не от страха — он давно выветрился вместе с кровью от ударов кнута и кусочками искорёженных о решётки и камни ногтей, а от озноба, тюремной сырости, пропитавшей их измождённые тела насквозь. Заключённые осознанно вызывались на бой, но на самом деле выбор, что они делали, был выбором между двумя смертями. Кто-то по-настоящему надеялся выиграть, оставляя хоть какую-то мизерную надежду, кто-то был психом, единственное удовольствие которому доставляет вид отрубленных частей тела, а кто-то просто хотел умереть быстрее, чем на то рассчитывает каторга. Как бы то ни было, человек двадцать обычно набиралось, и все они держали в руках наточенные мечи, в то время как маги были безоружны.

В тот раз пришлось ломать два пальца вместо одного — страх не давал сосредоточиться из-за близости того, что люди называют убийством, а здесь называли проверкой. Энью первым бросился в бой, увлекая остальных за собой, как настоящий лидер, и сразу схватился с несколькими преступниками, оттянув на себя в два раза больше человек, чем полагалось, тем самым облегчив задачу для Эннелим. Своего противника она разглядела в мельчайших деталях. Сморщившееся, искорёженное, с облупившейся кожей и большой коричневой родинкой на правой щеке старческое лицо, окаймлённое грязными длинными волосами и бородой, бывшей когда-то чёрного цвета. Он улыбнулся — наполовину счастливо, наполовину безумно, — сморщив лоб и щёки, смотря прямо ей в глаза, и раскинул руки, когда она одним точным движением наконец-то выбила меч из руки и безвольная, немощная оболочка врага упала на колени. Он принимал её победу, принимал свою смерть, но всё это не принимала она, продолжая стоять, не в силах пошевелиться, и отпускать остатки энергии в воздух, пока её не стало так мало, что колебания воздуха вокруг угасли. И тогда старик, ещё секунду назад бывший просто безвольным телом, напрягая последние силы, вскочил на ноги и двинулся за своим мечом прямо мимо Энн. Реакция сработала сама собой — сильный удар в шею ребром ладони переломал бедняге позвонки, и тело рухнуло на песок, зарыв ещё открытые глаза в жёлто-серый песок. Несколько секунд она просто стояла, осознавая свои невольные движения и то, к чему они привели. Её вырвало, она вытерла лицо рукавом, упала на колени и заплакала. Это был конец, безысходность, поражение от самой себя, от той, что не способна на сострадание. Где-то далеко прогремел гонг, оповещая об окончании экзамена. Краем глаза она заметила Энью, победно стоящего на другой стороне арены — вокруг него лежало шесть изломанных мёртвых тел.

***

Улица начинала слабо поигрывать огнями — день, проведённый в замке с учителем на всяких заседаниях и советах, начинал клониться к вечеру. На самом деле, ничего нового они так и не узнали: старики-советники всё так же ратовали против необдуманных военных и политических действий, потрясая кулаками и отъевшимися животами, учитель пытался их переубедить, а Теровин только сидел, скрестив руки, и посматривал то на одну сторону конфликта, то на другую, сощурив глаза и выпятив подбородок. Энью с удовольствием подумал, что единственным плюсом будущей войны станет исчезновение с лица земли этого кабинета вместе почти со всеми его здешними обитателями. Теровин ему импонировал: недостаточно старый, чтобы руководить замком, и достаточно молодой, чтобы принимать взвешенные решения, даже приправленные его собственными заморочками. Он только наблюдал, почти не вмешиваясь в перепалку, изредка давая свои комментарии, которые, кстати, всегда приходились к месту. Это замечал и старик Левард, но их взаимоотношения портила ненависть лорда к таким, как он.