Вертолёты над Чернобылем

Самые первые броски выполнили с Ми-8. Чтобы попасть в цель, вертолёт в полете почти зависал над кратером. Борттехник, привязанный в грузовой кабине тросом, подтаскивал мешок к двери и кидал его в горящее жерло. Шесть-семь мешков кинет, весь «в мыле», жарко. На высоте сброса в 200 м температура 120–180 градусов. Радиация такая, что ДП-5 там просто зашкаливал. Мы тогда располагали только приборами, которые могли измерять уровни до 500 рентген. Теоретически рассчитывали, что на высоте прохода радиационное облучение в пределах 1000 рентген, а на самом деле оно было в 3–3,5 раза больше. В эпицентре вообще эти уровни достигали 10000–12000 рентген. После таких вылетов у борттехников наступали приступы рвоты. Сказывались невыносимая жара и физическое перенапряжение. Это был адский труд. Чтобы хоть как-то его облегчить, стали укладывать мешки в вертолёте на доски. Поднимая ее конец как рычаг, борттехник мог сбрасывать сразу по 2–3 мешка. Также попробовали подвешивать мешки на прутьях на внешней подвеске. Но это оказалось канительное дело, да и производительность получалась очень низкая. В первый день наши вертолётчики сбросили, по-моему, 56 тонн. Казалось, довольно неплохой результат, если учесть, что «восьмёрка» внутрь кабины берет определенное количество мешков, а вся механизация процесса — только человеческие руки и плечи.

Когда вечером я доложил комиссии итоги выполненной работы за день, то не ожидал увидеть такое неудовольствие. Говоря откровенно, меня там просто «покрыли», сказав, что наша авиация сделала крайне мало. Для аварийного блока все сброшенные нами тонны — лишь капля в море. Оказывается, по расчетам ученых нужно было сбросить 5–6 тысяч тонн! А это величина уже совершенно другого порядка. Вот тут и встала передо мной, казалось, неразрешимая проблема. Если учесть, что каждый человек в экипаже за один пролет над реактором получает облучение в 5–6 рентген, то при таком раскладе я угроблю всю армейскую авиацию и не выполню поставленную задачу. Начал лихорадочно думать, что же такое предпринять, чтобы существенно увеличить эффективность. Может, запустить в работу Ми-6, ведь у него грузоподъемность больше? Но как ею воспользоваться для такой нестандартной задачи? Приходилось экспериментировать на месте. Сделали попытку подцепить на внешнюю подвеску саморазгружающиеся вагонетки или самосвальные кузова. Снова толком ничего не вышло. И вдруг у меня в памяти всплыли портальные краны. Я вспомнил, что когда летал над Одессой, то видел, как в порту стрела подъемного крана опускает в трюмы громадные сетки, нагруженные мешками. Срочно посылаю запрос в Киев: «Сети есть?» Ответ приходит отрицательный. Понятно, сетей нет. Напряженно думаю, чем же их можно заменить. Осенило! Тормозные парашюты. Запросил: «Сколько у нас имеется тормозных парашютов?» Ответили: 160–180. Привезти срочно! Так как купол тормозного парашюта имеет крестообразную форму, пришлось вручную сшивать края этих крестовин. Наши техники-кудесники сделали всё как надо. Погрузили в парашют тонны полторы песка и подцепили его на внешнюю подвеску к вертолёту. Для пробы подергали, выдерживает нормально. И сразу наша работа пошла намного продуктивней. Но парашюты быстро закончились. Тогда по моей просьбе вышестоящее командование обратилось за помощью в воздушно-десантные войска. И очень скоро в большом количестве парашюты ВДВ начали привозить на военно-транспортных самолетах в Чернигов. Представьте себе: 14 тысяч парашютов доставили! Из них мы более десяти тысяч, нагруженных песком и свинцом, сбросили в реактор.