Весь апрель никому не верь

– Не дури, – остановила ее поток Элька. – Твой Игорь – игрок, не успеешь оглянуться – разменяет квартиру на фишки. Родителям достаточно двух разведенок (значит, Тамара тоже развелась, понял Матвей).

– Тебе определенно пора жениться, – переключилась Майя. – Ты прекрасно ладишь с детьми, ты хороший, домашний, цены тебе не будет как мужу, если держать в ежовых рукавицах.

– Без ежовых нельзя?

– Нет, – мотнула она головой.

– Ты же, Матюша, гуляка, – согласилась с сестренкой Элька и смущенно добавила: – И не смотри на меня так, будто вправду решил на мне жениться.

– За кого ты меня принимаешь? Робик – мой единственный друг. Не считая тебя. А Валерке нужен отец…

– И что?

– Почему ты не хочешь, чтобы его отец с ним встречался?

– Это мое дело.

– А за что ты не можешь простить Робика, Эля? Он тебя любит. Он не женится из-за тебя.

Элька изменилась в лице:

– Не говори мне о нем.

– Не говори-ите мне о нем… – пропела Майя, притворив за собой дверь кухни.

Матвей смотрел на Эльку, словно видел впервые. В ней проявилось что-то новое, чего он раньше не знал, что-то жесткое, мрачное, или так лег свет лампы, рассыпанный соломенным абажуром. На часть опущенного лица падала смуглая тень челки, нос и подбородок заострились. Неужели это она, девочка детства, «звездочка» друга? Перед Матвеем сидела незнакомая женщина, очень отдаленно напоминавшая Эльку, которая вдруг сказала, что семья Рабиных, включая ее, возможно, уедет из России.

– Кем ты будешь в чужой стране?

– Не важно. Просто буду в чужой стране среди своих.

– Ты не разговариваешь на своем языке.

– Научусь, я способная. И мужественная. Мужественность – отличительная черта российских женщин. У нас редко найдешь мужчину, который способен растить сына и работать за троих, а для женщин это норма, величина постоянная, скучная и никому неинтересная. Впрочем, не только у нас. Кажется, во всем мире наблюдается большой перекос женщин в сторону мужественности, а мужчин – в другую.

– Нас однажды выкинули из «Пятого элемента», – вспомнил Матвей. – Робик закричал: «Ненавижу голубых, ненавижу голубых», и мы подрались с геями… Прости, что я опять о нем. Прости Робика, Эля.

– А если бы он сам был геем, никого не трогал, и вдруг какой-то пьяный дурак начал бы обзывать его и махать руками?

– Это ты к чему?

– Ты не знаешь… Мы как-то спорили об умении ставить себя на место другого человека. Гастарбайтера, например. Потом меня оскорбил один гад, и я подумала, как повела бы себя на месте Робика.

– Что бы ты сделала?

Элька окатила кого-то невидимого рядом с Матвеем волной темно-карей ненависти:

– Прибила бы эту сволочь.

– А Робик?..

«Не говори-ите мне о нем…» – негромко, но страстно выпевала в ванной Майя сквозь журчанье воды.

– Прекрати изучать мое лицо, – сказала Элька безжизненным голосом и подняла усталые глаза. – Не жалей меня, Матюша. Пожалуйста.

Помедлив, она скованным движением положила ладонь на его руку, сжала пальцы и осветилась такой детской улыбкой, что Матвей сразу простил ей все прошлые и будущие ссоры. Больше он не потревожит Эльку вопросами.

22

Движущийся мир спиралеобразен, как Мальстрем. Тому, кто отвечает за жизнь, сложно всякий раз самому выдумывать новые сюжеты, поэтому в гигантской человеческой воронке из обломков житейских историй творятся новые, а поскольку вариантов не очень много, истории повторяются. Матвей был далек от эзотерики, но подумал так, когда познакомился с Алисой. Ему почудилось, что все это уже было с другими людьми и что они воспроизвели слепой случай, повторенный тысячи раз.

Впрочем, случай был не совсем слепой. Он был слабовидящий.

Ничто не располагает лучше к знакомству, чем изнурительное ожидание. Очередь – это тихое сотрясение мозга. Битых два часа торчал Матвей в бюро технической инвентаризации, закипая бессильным гневом. Товарищи по бюрократическому несчастью в деталях рассмотрели его, он рассмотрел их, они не нашли друг в друге ничего занимательного. Вынужденный досуг уже не скрашивали Матвею кем-то оставленные журналы. Он воображал, как заходит сюда, вооруженный автоматом, с криком: «Смерть бюрократам!», и сотрудники бюро в мгновение ока оформляют право его собственности на клочок земли под гаражом.

Стук коридорной двери перебил криминальные фантазии, очередь повернулась в профиль. Вошедшая женщина ступала уверенно, как актриса перед зрительным залом. Воздух, прокачанный через множество легких, ощутимо завибрировал от проснувшегося интереса, к чему она, очевидно, привыкла и удивилась бы, будь иначе. Женщина была крупная, нездешняя, из эпохи Лили Брик, в надвинутой на брови шляпке из норки и коротком пальто. Узкая юбка макси волновалась, как водоросль в воде перед бурей. Матвей сразу завелся от этих скрыто пылких движений; он любил немое кино.

– Наконец-то вы пришли! – заговорщицки воскликнул он и под глухой ропот очереди сообщил стоявшему позади пенсионеру: – Я занимал на двоих.

– Спасибо, – поблагодарила она.