Весь Джером Клапка Джером в одном томе

Весной на Аляске, куда Мэтью отправился собирать материал для работы, он получил от нее последнее письмо. В то время никто из них еще не знал, что оно станет последним. В постскриптуме она извещала Мэтью, что покидает Лондон и в следующую субботу отплывает в Нью-Йорк, где намерена поселиться.

Он встревожил Мэтью, этот постскриптум. Долгое время он не мог понять почему. И вдруг среди бесконечных снежных пустошей его осенила догадка: Сильвия из писем — живая женщина! Она способна путешествовать, как он предположил, с сундуком, а то и с двумя-тремя, с кучей свертков. Способна покупать билеты, подниматься по трапу, ходить по палубе пошатываясь и, возможно, чувствуя легкий приступ морской болезни. Все годы, которые он прожил в ее стране грез, он и не подозревал, что мисс Некто каждое утро стоит перед зеркалом с горстью шпилек во рту. Прежде он никогда не думал, что ей приходится заниматься подобными вещами, и был потрясен. Он не мог отделаться от мысли, что с ее стороны это бестактно — оживать вот так внезапно, когда ее об этом никто не просил.

Он пытался справиться с новыми представлениями о ней и почти уже простил ее, когда новая мысль, еще более удивительная догадка обеспокоила его. Если Сильвия и вправду живая, почему бы ему не увидеться с ней и не поговорить? Пока она пряталась в своем тайном святилище, расположенном где-то в туманных закоулках на юго-востоке Лондона, он довольствовался ее письмами. Но теперь-то она переехала, теперь она не просто незнакомый голос, а женщина! Да, было бы любопытно увидеть, что она собой представляет. Он вообразил себе церемонию знакомства: «Мисс Некто, позвольте представить вам мистера Мэтью Поула». Она и не догадается, что он и есть Астон-Роуэн. Если она окажется молодой, красивой, полностью соответствующей его вкусам, Мэтью объяснит, кто он такой. Как она изумится, как обрадуется!

А если нет? Если она немолодая дурнушка? Известно, что у самых мудрых и остроумных женщин пробиваются усы. Глаза, в которых отражается красота духа, могут прятаться — и порой прячутся! — за толстыми стеклами очков. А вдруг она страдает несварением и у нее лоснится нос! Сохранят ли ее письма для него прежнее очарование? Нелепо думать, что они вдруг утратят его. И все-таки, а вдруг?

Риск был слишком велик. Тщательно и всесторонне обдумав проблему, Мэтью решил отправить Сильвию обратно в страну грез.

Но почему-то возвращаться в страну грез она не пожелала и настояла на своем праве остаться в Нью-Йорке в виде живой, дышащей женщины.

Ладно, пусть, но как теперь искать ее? Предположим, Мэтью мог бы в поэтической форме сообщить ей, что не прочь встретиться. Согласится ли она? И если да, как ему следует вести себя, если результаты осмотра окажутся неблагоприятными для нее? Позволительно ли сказать ей: «Спасибо, что разрешили увидеть вас. Это все, чего я хотел. Прощайте»?

Нет, она должна, она обязана, остаться в стране грез. Он забудет ее постскриптум, а в дальнейшем станет выбрасывать ее письма в корзину для бумаг не вскрывая. Простым усилием воли отослав Сильвию обратно в Лондон, сам Мэтью направился в Нью-Йорк, а оттуда в Европу, как он уверял себя. Но очутившись в Нью-Йорке, Мэтью понял: ничто не мешает ему задержаться в городе подольше, хотя бы для того, чтобы воскресить давние воспоминания.

Разумеется, если бы он всерьез вознамерился отыскать Сильвию, сделать это было бы проще простого, сопоставив дату на конверте со словами «корабль отплывает в следующую субботу». Пассажиры обязаны регистрироваться под своими полными именами и сообщать о предполагаемых дальнейших перемещениях в Америке. Сильвия — довольно редкое имя. При помощи одной-двух пятидолларовых купюр… Эта мысль пришла ему в голову впервые. Мэтью отмахнулся от нее и занялся поисками тихого отеля.

Нью-Йорк изменился меньше, чем он ожидал. Особенно Западная Двенадцатая улица: за окном такси она выглядела точно так же, как десять лет назад. Частные заведения постепенно завладевали ею, но не меняли внешний облик. На углу он ощутил укол совести, вспомнив, что ни разу не написал Энн. Честное слово, он собирался, но в первые годы борьбы и неудач мешала гордость. Энн всегда считала его болваном, он это чувствовал. И он решил подождать, когда сможет поделиться с ней радостью, написать о своем успехе и победе. А когда этот успех наконец медленно, почти незаметно был достигнут… Мэтью задумался: и вправду, почему он так и не написал ей? Довольно приятная девушка, по крайней мере в некоторых отношениях. Вот если бы еще поубавить ей высокомерия и своеволия! Вдобавок она обещала с возрастом похорошеть. Бывали моменты… Ему вспомнился один ранний вечер. Лампы еще не зажгли, Энн задремала, свернувшись клубочком в мягком кресле Эбнера и положив маленькую ручку на подлокотник. Руки у нее с малых лет были красивыми, разве что слишком худыми. В тот вечер Мэтью вышел из комнаты на цыпочках, стараясь не разбудить Энн. Это воспоминание вызвало у него улыбку.