Весь Эркюль Пуаро. Том 2

Насколько смог разобрать я, непрофессионал, Франклин проводил эксперименты с различными алкалоидами семян калабарского боба, Physostigma venerosum. Кое-что большее я уразумел после разговора, который однажды произошел между Франклином и Пуаро. Джудит, пытавшаяся меня просветить, слишком уж увлекалась специальной терминологией, что характерно для серьезной молодежи. Она рассуждала об алкалоидах со знанием дела и засыпала меня такими терминами, как эзерин, физостигмин и генезерин, а потом перешла к совсем уж невозможным названиям – например, простигмин или диметилкарбоновый сложный эфир из 3-гидраксифеил триметил ламмония, и т. д. и т. п., и еще много чего – что, как оказалось, было тем же самым, только полученным другим путем! Во всяком случае, все это представлялось мне галиматьей, и я навлек на себя презрение Джудит, спросив: а какая польза от всего этого человечеству? Ни один вопрос не злит до такой степени истинного ученого. Метнув в меня гневный взгляд, Джудит снова пустилась в пространные заумные объяснения. Как я понял, суть сводилась к тому, что некоторые малоизвестные племена Западной Африки проявили удивительный иммунитет к столь же малоизвестной, хотя и смертельной болезни под названием джорданит – если мне не изменяет память. Открыл это заболевание некий энтузиаст, доктор Джордан. Это была чрезвычайно редкая тропическая болезнь. Пару раз ее подхватили белые люди, и исход был смертельным.

Я рискнул вызвать гнев Джудит, высказав замечание, что было бы разумнее найти лекарство, которое противодействовало бы последствиям кори!

С жалостью и пренебрежением Джудит разъяснила мне, что единственная цель, к которой следует стремиться, – это отнюдь не облагодетельствовать человечество, а расширить его познания.

Я посмотрел в микроскоп на предметные стекла, изучил несколько фотографий западноафриканских туземцев (действительно весьма занятных!), встретился с сонным взглядом крысы в клетке и поспешил выйти в сад, на воздух.

Как я уже говорил, мой интерес несколько подогрела беседа Франклина с Пуаро.

Доктор сказал:

– Знаете ли, Пуаро, это вещество скорее по вашей части. Калабарский боб используется при испытании «судом божьим» – предполагается, что с его помощью можно определить, виновен ли подозреваемый или нет. Некоторые западноафриканские племена верят в него безоговорочно – или верили. В наши дни они постепенно утрачивают былое простодушие. Обычно они торжественно разжевывают калабарский боб, совершенно уверенные, что он убьет их, если они виновны, или не причинит вреда, если невинны.

– И таким образом, увы, они умирают?

– Нет, не все умирают. До сих пор этот факт всегда игнорировали. За всем этим что-то стоит – думаю, мошенничество лекарей. Есть две разновидности этого боба, но они настолько схожи, что их трудно различить. И все же разница есть. Оба вида содержат физостигмин, генезерин и все остальное, но во второй разновидности можно изолировать – или мне кажется, что можно, – еще один алкалоид, нейтрализующий воздействие других. И более того: растение второго вида постоянно ест избранная часть племени во время тайного ритуала – и люди, которые его едят, никогда не болеют джорданитом. Нейтрализующий алкалоид оказывает поразительное воздействие на мышечную систему, причем без вредных эффектов. Это чертовски интересно. К сожалению, чистый алкалоид очень нестабилен. И все-таки я получаю результаты. Но необходимо провести гораздо больше исследований там, прямо на месте. Эту работу нужно выполнить! Да, черт побери… Я бы продал свою душу, чтобы… – Он резко остановился. И снова усмехнулся. – Простите, что говорю на узкопрофессиональные темы. Я слишком увлекаюсь, когда речь заходит об этих вещах!

– Как вы сказали, – безмятежным тоном заговорил Пуаро, – моим делом было бы намного легче заниматься, если бы я мог так просто определить, виновен или нет подозреваемый. Ах, если бы существовало вещество, которое обладало бы свойствами, приписываемыми калабарскому бобу!

– Да, но на этом ваши проблемы не закончились бы, – возразил Франклин. – В конце концов, что такое вина и невиновность?

– Мне казалось, что насчет этого не может быть никаких сомнений, – вмешался я.

Франклин повернулся ко мне.

– Что такое зло? Что такое добро? Представления о них меняются из века в век. То, что вы бы проверяли, было бы, вероятно, чувством вины или чувством невиновности. Фактически такая проверка не имеет никакой ценности.

– Я не совсем вас понимаю.

– Мой дорогой, предположим, человек полагает, что у него есть священное право убить диктатора, или ростовщика, или сводника – или кого-то еще, кто вызывает его благородное негодование. Он совершает то, что вы считаете преступлением, но он-то считает это невинным поступком. Чем же тут поможет несчастный калабарский боб?

– Но при убийстве непременно должно появиться чувство вины, не так ли? – спросил я.