Весь Гарднер в одном томе

На первый взгляд, письмо его казалось обыкновенным для нас обращением, но я все же ответил на него, и чем больше я переписывался с рабби Сперкой, тем большее впечатление на меня производили его серьезность и чувство ответственности. Затем я начал переписку с Луисом Гроссом. Кроме официальных аспектов я хотел выяснить его собственную точку зрения на все происшедшее и лишь после этого принимать решение. Предыдущая его биография заставляла нас серьезно сомневаться в исходе дела.

В ответ я получил письмо, написанное с глубокой верой в нас, в котором содержалась совершенно удивительная характеристика этой личности. «Я без жалоб прожил пятнадцать лет в этой камере, — сказал Луис Гросс. — Вот что я могу сказать о себе».

Доктор Лемойн Снайдер жил в Лансинге, штат Мичиган, и поэтому при первой же представившейся мне возможности оказаться на Востоке страны я остановился в Лансинге, где встретился с доктором Лемойном, и вместе с ним мы отправились в тюрьму в Джексон повидаться с Гроссом.

Весомых результатов это свидание не дало.

Гросс, худой и изможденный, потерял практически все надежды. Он видел, что все его козыри были биты, и он почти ничего нового не мог сообщить. «Я невиновен» — вот и все, что он говорил.

Это говорят все. Мы расспрашивали его о фактах, имевших отношение к делу, об обстоятельствах, которые как-то могли бы помочь нам, искали какую-то зацепку, чтобы начать расследование.

Нам так ничего и не удалось найти. В нашем распоряжении были лишь слова Луиса Гросса, осужденного на пожизненное заключение за убийство добропорядочного гражданина. Не представлялось никакой возможности проанализировать и протокол судебного заседания, ибо все стенографические записи его исчезли.

Мы отправились звонить рабби Сперке.

Рабби Иешуа С. Сперка из детройтской синагоги Бнай Давид был одним из самых занятых людей, которых мне доводилось встречать в жизни. Он не только занимался делами синагоги, но и в дополнение к ним добровольно исполнял обязанности священнослужителя среди заключенных иудейского вероисповедания в мичиганских тюрьмах — не стоит забывать, что государственная тюрьма в южном Мичигане в Джексоне — самое большое исправительное заведение в Соединенных Штатах, а может быть, и в мире.

Рабби мы нашли в синагоге. После этой первой встречи состоялось несколько других, которые проходили у него в доме.

То была моя первая встреча с раввином. В первый раз я увидел человека иудейского вероисповедания, который нес духовное утешение осужденным. Визит к нему домой произвел на меня неизгладимое впечатление.

Практически беспрерывно звонил телефон. Постоянно приходили самые разные люди. Нетрудно было увидеть, что каждая минута времени рабби была посвящена его обязанностям. Тем не менее, в нем не было ни следа напряжения или нетерпения, он не нервничал, а относился ко всему происходящему с вежливой терпимостью.

Думаю, что именно это так запало мне в память.

Другое, что бросилось мне в глаза, — очень добрые взаимоотношения и помощь друг другу в этом еврейском доме. Когда я сказал об этом, рабби заверил меня, что такой дом не исключение, что просто раньше мне не представлялась возможность увидеть закулисную жизнь еврейского дома.

И в самом деле, мне никогда не приходилось бывать в доме, в котором так явно чувствовалась бы атмосфера любви и взаимной симпатии. Семья действовала как один человек, когда возникала необходимость в помощи. В дисциплине, как мы привыкли понимать это слово, не было необходимости. Веселые дети охотно слушались своих родителей и домашних. Атмосфера этого дома была пронизана духом доброй терпимости, с которой воспринимались все сложности жизни.

Только в одном единственном случае рабби позволил себе нетерпимость, когда ответил на прямой вопрос с моей стороны. Сдерживая себя, он рассказывал о первом погроме, который ему довелось видеть. Он был школьником в Варшаве, и по кварталу, в котором он жил, пронесся слух, что туда идет толпа погромщиков-антисемитов с дубинками и камнями.

Он запомнил звуки, раздававшиеся по всей округе, когда захлопывались ставни и закрывались двери. Звуки эти сливались в приглушенный гул, говорящий о приближении толпы.

И потом рабби стал рассказывать об актах насилия, вдохновленных расовой и религиозной нетерпимостью, которые правительство и партия, стоявшая у власти, не только не пресекали, но и поддерживали.

Было что-то предельно ужасное в мыслях о жестоком преследовании сторонников другой религии, пока я сидел в теплой дружелюбной атмосфере этого дома, слушая, как рабби мягко и спокойно, без раздражения и гнева и даже не осуждая, приводит факты физического насилия над представителями другой крови и религии; мне стало стыдно за современную цивилизацию, которая позволяет существовать таким проявлениям.