Весь Мегрэ. Том 1

Что же она говорила теперь, глухим, почти умоляющим голосом? Будь он немного способней к языкам, он бы все понял!

Был ли абонент из Женевы взбешен? Некоторые фразы на иностранном языке создают ложное впечатление у тех, кто не понимает их смысла, и Мегрэ сомневался. По ритму реплик он бы перевел так: «Тем хуже для тебя… Действуй по плану!.. Отвяжись от меня!..»

С тем же успехом произнесенные слова могли иметь совершенно обратное значение.

— Простите… — произнес кто-то.

Это был дежурный, который пришел уточнить:

— Какое виски желаете?

— В квадратной коричневой бутылке, лучше пустой…

— Что?

— Да быстрее, черт полосатый! Не видите, что вы сейчас все испортите?

Ему было жарко. Он злился. Если бы господин Луи остался с ним, он бы хоть перевел телефонный разговор.

— Алло! Женева… — прошептал наконец голос на французском. — Разговор закончен?

— Закончен! — ответили в Женеве.

— Алло, «Эксельсиор»?.. Закончили?.. Разговор длился три минуты.

И посыльный явился наконец, с возмущенным видом и пустой бутылкой на серебряном подносе. Только Мегрэ выставил его за дверь, как на лестнице послышались шаги. Он приоткрыл дверь, отвернулся к окну, сложив руки за спиной, и, услышав быстрые легкие шаги по ковру, проворчал:

— Входите.

Жермена Девон, подозрительно оглядываясь, вошла, а он, все так же стоя к ней спиной, приказал:

— Извольте закрыть дверь…

Раз уж не смог выучить ни одного иностранного языка, приходилось по возможности заполнить как-то этот пробел, — вот он и стоял лицом к окну. Когда он наконец обернулся, лицо у него было самое неприветливое и он мрачно бросил:

— Сколько он велел вам дать?

— Кто «он»?

— Женевец… Так сколько?

У него появилось новое доказательство субъективности оценки женской красоты. Господин Луи сказал:

«Красивая блондинка…»

И так как он добавил, что не худая, Мегрэ представил себе этакую пышечку. Мадемуазель Жермена, может, и была красива, но совсем не симпатична. Черты лица у нее были правильные, но жесткие, и весьма отчетливые формы не давали и намека на женственность.

— Итак, сколько?

— Сколько вы хотите?

Бутылка стояла на столе, между ними, и как только он ее лишится, козырей у него не останется.

— Это стоит дорого, — пробормотал он, пытаясь изобразить вкрадчивые интонации шантажиста…

— Но это зависит…

— От чего?

— От бутылки… Разрешите взглянуть?

— Минутку… Сколько?

Она была умнее, чем он предположил сначала, так как во взгляде ее определенно мелькнуло подозрение.

— Хочу вначале посмотреть на нее…

— А я хочу знать сколько…

— Тогда… — произнесла она, повернувшись к двери, словно собиралась уйти.

— Как хотите!

— Ну и что вы сделаете? — спросила она, обернувшись.

— Позову инспектора полиции с вашего этажа. И покажу ему бутылку. Скажу, что обнаружил ее в номере Оуэна…

— Она была опечатана…

— Я подумал об этом… Признаюсь, что сорвал печати… Посоветую сделать анализ содержимого, вернее, того, что было ее содержимым…

— А что в ней было?

— Сколько? — повторил он.

— А если это не та бутылка?

— Что ж! Или покупаете, или нет…

— Сколько вы хотите?

— Очень дорого… Не забывайте, что на карту поставлена свобода одного или двух человек и, безусловно, чья-то жизнь…

Уже произнося это, он покраснел до ушей, — он только что осознал, что допустил непростительную ошибку.

Он не мог понять содержания беседы с Женевой, но ведь телефонист, который тоже слушал — и уж конечно был полиглотом, — мог понять. Что ему стоило до прихода Жермены позвонить ему…

Пусть! Слишком поздно! Партия в покер уже началась, и нужно блефовать до конца.

— Кто вы такой? — сквозь зубы спросила она, со злостью глядя на Мегрэ.

— Предположим, я — никто…

— Из полиции?

— Нет, мадемуазель…

— Коллега?

— Возможно…

— Ведь вы француз?

— Вы тоже, кажется…

— По отцу… Моя мать была русской…

— Знаю…

— Откуда?

— Потому что слышал ваш разговор с Женевой…

Безотчетно он восхищался ею, редко он встречал столь хладнокровного противника. Она ни на мгновение не отводила от него глаз, и, пожалуй, никогда не подвергался он такому серьезному и подробному изучению. На лице ее было написано: «В любом случае, вы — не мелкота…»

Она незаметно приближалась к столу, от которого Мегрэ как бы случайно отходил. Когда она оказалась не далее как в метре от него, быстрым движением схватила бутылку, понюхала, ноздри ее так раздулись от бешенства, что Мегрэ и гроша ломаного не дал бы за свою жизнь, окажись у нее в руках револьвер.

(Она произнесла несколько слов по-русски, которые комиссар понять не мог, но выражавшие крайнюю степень презрения.)

— Это же не та бутылка? — насмешливо осведомился он, вставая между ней и дверью.

В ответ она бросила на него ледяной, убийственный взгляд.

— Прошу прощения… Наверное, я ошибся. Должно быть, бармену я вернул бутылку, о которой мы говорили, а эта осталась у меня… Могу позвонить, чтобы убедить вас в этом…

— Что за комедию вы тут разыгрываете? Кто вы? Что вы от меня хотите? Признайтесь, что не денег…

— Вы угадали.

— Тогда позвольте пройти…

— Не сейчас!

— Что вы знаете?

— Пока ничего определенного… Но я убежден, что сообща мы восстановим истину… От чего умер ваш прежний хозяин?

— Не собираюсь вам отвечать…